Валентина Мельникова - Колечко с бирюзой

— А не лучше ли совсем уйти из армии, найти себе работу по душе и отдохнуть от всего, забыть про эту грязь?

— Смешно, а может, и грустно, что из армии я как раз не хочу уходить. Да и забыть вряд ли получится. Наградила меня судьба отличной памятью, и от прошлого, как говорится, не спрятаться, не скрыться. Степанок вот тоже постоянно забрасывает удочку на предмет служения ему и Отечеству, я и хочу послужить, но там, где что-то умею, знаю и, думаю, сумею научить других.

— Надежда Васильевна рассказывала, что вы с братом близнецы, но он ведь как-то в жизни устроился, семья у него, дети…

— А не рассказывала тебе Надежда Васильевна, что мы всегда бежали в разные стороны?

— Говорила.

— Так и в жизни получилось. Морды он бил только на ринге, а с какой стороны автомат стреляет, уже и забыл поди. А звание такое же, и квартира есть, и жена, и дети… Правда, с последними он подкачал, бракодел несчастный! — Егор опять посмотрел на часы. — Видишь ли, у нас в семье в каждом поколении обязательно рождаются мальчишки-близнецы. Причем одного из них, того, кто первым появился на свет, обязательно называют Егором в честь далекого-далекого предка, кубанского казака, как я полагаю. А вот на нас эта традиция, видно, и закончится. У Славки — девки, Танька по отцу нам не родная, а я вообще к семейным делам не приспособлен.

— Можно подумать, у тебя женщин помимо жены не было?

— Были, что тут скрывать. Но ни с одной до детей дело не дошло, тут уж я в курсе. Кроме того, я не из тех, чтобы женщину с ребенком, тем более с двумя бросить. Я ведь всегда разберусь, где мой, а где чужой… Заметочка на то особая имеется. — Он опять посмотрел на часы и вскочил на ноги. — Ну все, побежал Зорьку доить. — Внимательно посмотрел на Наташу. — А ты не переживай за меня, не надо! Терпеть не могу, когда меня жалеют! Я ведь мужик живучий и, чего хочу, всегда добиваюсь…

Наташа проводила его взглядом и вздохнула. И не вспомнил, что была у него еще одна возлюбленная, помимо тех, о которых он точно знает, что не наградил их ребенком. А может, просто бахвалится, и она вовсе не исключение, и гуляет еще по планете парочка-другая близнецов один в один с ее Егоркой и Петькой. И ведь надо же было так случиться, что она, не ведая об их семейной традиции, назвала одного из сыновей Егором. Как ее отговаривала Софья, убеждала, что Игорь звучит красивее, не согласилась, не захотела, чтобы маленький своим именем напоминал ей о существовании Игоря большого. И вот, оказывается, Игорь совсем не Игорь, а Егор, и очень жаль, что он никогда не узнает, как со временем появятся на земле его внуки, а потом, вероятно, и правнуки с фирменным знаком Карташовых под правой лопаткой, но, увы, под другой фамилией.

— Пожалуйста, расскажи мне о Василии Михайловиче. — Наташа посмотрела на Егора, но он словно не расслышал ее вопроса и, спрятав глаза за солнечными очками, продолжал следить за дорогой, бегущей под колеса автомобиля. Сильные руки спокойно лежали на рулевом колесе, и лишь большие пальцы при повороте дороги вздрагивали, показывали, что их владелец внимателен и сосредоточен.

Наташа вздохнула. Лимит на откровенность, очевидно, исчерпан. Она опустила оконную раму, и тут же боковой сквозняк подхватил почти невесомый подол платья, оголив ее ноги чуть ли не до середины бедра.

Покраснев от смущения, она пыталась прижать шелковую ткань к коленям, но безуспешно.

— О, черт! — придерживая одной рукой юбку, Наташа попыталась другой закрыть окно, но теперь уже узенькая бретелька сползла с плеча и обнажила белую полоску кожи — незагоревший участок груди.

Наташа спешно привела в порядок верхнюю часть своего туалета и чуть не взвыла от отчаяния: собранный в горсть подол платья выскользнул из пальцев и улегся ей на лицо. Двумя руками она стянула его вниз и увидела, что Егор закрывает окно со своей стороны. Сквозняк тут же прекратился.

— Репетиция прошла недурственно! — Насмешливая улыбка скривила губы водителя, но лица он не повернул, а разглядеть выражение его глаз за темными стеклами очков ей так и не удалось. А видеть это стоило, и, вероятно, этот взгляд стал бы достойной наградой за пережитые ею стыд и волнение.

Егор прокашлялся, достал из кармана носовой платок и вытер враз повлажневшие ладони. С каким наслаждением он сию же минуту наплевал бы на затею Степанка, загнал машину в лесозащитную полосу и помог бы Наташе справиться с платьем, а себе — с невыносимым желанием обладать ею немедленно…

Он вспомнил вчерашнее шоковое ощущение, когда его рука, независимо от сознания, проникла под ее футболку. Соприкосновение с упругим, разгоряченным игрой телом произвело не меньший эффект, чем взрыв мины в десятке метров от него. Егор на мгновение ослеп, оглох и, кажется, чуть помутился разумом, когда вместо очередного выговора самонадеянной дамочке принялся ее целовать. И менее всего он ожидал, что Наташа так легко и безбоязненно ответит ему. И если бы не чертов Фикус, так некстати вылезший из кустов, то вообще неизвестно, дошли бы они так скоро до шашлычной или нет.

В тот вечер он почувствовал вдруг странное беспокойство. Все происходящее казалось нереальным, фантастическим видением, сном, что вот-вот прервется и навсегда исчезнет из его жизни женщина, которую он, при всем желании, теперь вряд ли забудет!

С тайной благодарностью к друзьям, то и дело оравшим «Горько!», Егор целовал ее терпкие от вина, мягкие и податливые губы, сжимал в объятиях гибкое изящное тело, касался пальцами нежной, шелковистой кожи. Он с горечью думал, что очень скоро она уедет, вернется в свою чужую, незнакомую ему жизнь и, возможно, еще посмеется, вспоминая израненного вояку, ни на что более серьезное, кроме поцелуев, не осмелившегося.

— Мы что, так и будем всю дорогу молчать? — спросила его женщина, о которой он думал беспрестанно, до сухости во рту, до мучительной головной боли…

Егор искоса взглянул на Наташу и улыбнулся:

— Хорошо, товарищ адмирал, что вам угодно от меня услышать?

— Я хочу знать, кто он такой, ваш Василий Михайлович, и почему такой ажиотаж вокруг его юбилея?

— Слушай, Наташа, — кажется, впервые со времени их встречи ее имя прозвучало так мягко и ласково, как в добрые старые времена. Впрочем, тогда он мог ее и «моей Наташкой» назвать, словно закреплял этим право на свою любовь. — Василий Михайлович — святой человек. В сорок с небольшим списали его с флотского довольствия и отправили на пенсию. И вот, почитай, три десятка лет он в нашей школе бессменный военрук и физрук. Сейчас, правда, ведет всего двенадцать часов, но до сих пор наши школьные команды по волейболу лучшие в городе и в районе.

— Так это он вас тренировал?