Наталья Штурм - Сдохни, тварь, или Любовь цвета одиночества

Я уважительно сняла девушку с себя и положила рядом.

— Спать.

И повернулась спиной.

Проснулась к полудню оттого, что кто-то напевал «Арагонскую хоту». Девушка не переставала меня удивлять. Эту сложную мелодию воспроизвести для не музыканта практически невозможно.

Но сиюминутное уважение тут же сменилось озадаченностью — я вспомнила ночной сюжет.

В гостиной было пусто, видимо, Сашка уехал на утреннюю репетицию. Настроение сразу подвяло, я надеялась ухватить его с утра на милую беседу.

Под потолком гостиной возле лампочки висело плотное табачное облако. Оно медленно сползало сверху вниз серебристой дымкой, освещенной единственным солнечным лучом. Игра света в табачной пелене, смешанной с комнатной пылью, а фоном — мелодия испанской оркестровой пьесы. Было душно и сказочно.

В углу культурненько стояли собранные кем-то пустые бутылки. Когда дым немного осел, сразу обнаружился отпечаток башмака на потолке.

— Я уберу все, — возникла за спиной «испанка».

Мой взгляд уперся в синюшное чернильное пятно на ковролине.

— Ну а чернила-то откуда? — совсем удивилась я.

Девушка опустилась на четвереньки и начала тереть пятно чьей-то футболкой.

Я открыла обе створки балкона, села на табуретку, закурила и стала разглядывать «испанку».

Тонкая, изящная, тягучие линии, плавные движения, не балетная, но творческая. Кто такая и откуда — не понятно. Белая кожа, черные блестящие волосы, несмеющиеся глаза, исполненные грустным покоем. Как ее сюда занесло?

— Я все сделала, — подошла ко мне и покорно застыла.

— Где ты живешь? — спросила я, протягивая ей сигареты.

— Я не курю. Спасибо. Нигде не живу. В Испании, — повторила она вчерашнюю версию.

— Тебе надо уезжать. Я не могу тебя здесь оставить, — жестко сказала я.

Она закинула на плечо большую тряпичную сумку и молча захлопнула входную дверь.

Стало тихо и умиротворенно.

Я подышала свободой полчаса, и мне стало одиноко.

«И зачем я ее выгнала? Она и не мешала особо», — пожалела я.

Собрала пустые бутылки в авоську и понесла на балкон. «Можно сдать. Чем хороши такие посиделки, после них много стеклотары остается», — эта идея показалась мне забавной.

Я поставила бутылки на балкон, и они позорным звоном обозначили мои намерения всем соседям.

— Этикетки надо смыть. В таком виде не примут, — раздался под балконом чей-то совет. Я перегнулась через перила второго этажа — «испанка» сидела на лавке. И никуда не думала уходить. — Их в ванну надо сложить, пусть отмокают, — посоветовала она снизу.

Я посмотрела на бутылки — одной мне не справиться. Да и не донести такую тяжесть до пункта приема.

— Поднимайся, — вполголоса сказала я, стесняясь соседей.

«Испанка» тут же исчезла в подъезде.

Когда с бутылками было покончено, у нас в руках оказалось целых десять рублей. Мы купили помидоры, докторской колбасы, сыр «Виола» и бананы. Оставили себе еще три рубля на такси.

В убранной квартире появился запах женского уюта. По дороге из магазина «испанка» сорвала с клумбы возле ЖЭКа несколько ярко-розовых петуний. И кухню украсил куций букетик в граненом стакане.

Как-то быстро выяснилось, что она умеет делать все, а я ничего. То, что касалось быта, вызывало во мне паническую растерянность. А «испанка», одного возраста со мной, старалась полностью избавить меня от рутинных хлопот, и у нее все получалось.

Ночью она спросила меня:

— Хочешь, я почитаю тебе Цветаеву?

— Конечно. А я тебе.

Полночи мы наперегонки хвастались друг перед другом знанием творчества великой поэтессы.

— А знаешь, в чем ее секрет? — задала я наивный вопрос девушке. — В каждом из ее стихотворений можно узнать своего мужчину.

— Или женщину, — договорила она.

На следующий день она поехала со мной в институт, а вечером на репетицию в театр. Сидела на последнем ряду, наблюдая за работой, и ждала, ждала, как преданный любовник.

Так продолжалось три дня.

— Тебе не лень таскаться со мною на репетиции? — спросила я ее на четвертый день.

— Если я тебе мешаю, то могу остаться дома. И приготовить ужин, — угодливо предложила «испанка».

На другой день я вернулась домой поздно, уставшая и взвинченная. В прихожей меня ожидал сюрприз. Вместо замызганного, свалявшегося, как старый лев, ковролина, было выстелено ядовито-зеленое покрытие с жестким искусственным ворсом.

— Что это такое?! — изумилась я, наступив на спортивный настил.

— Тебе нравится? — обрадовалась «испанка». — Это я сегодня на стадионе кусок отрезала и сюда притащила. Тебя же раздражало чернильное пятно, я так и не сумела его оттереть. Вырезала весь ковролин в прихожей и заменила на этот. Он не сотрется, износостойкий. Тебе правда нравится?

— Изобретательно… — Я потрогала рукой жесткий ворс. — Теперь лучше босиком не ходить. Можно ноги до коленей стереть…

На следующий день я решила поговорить с ней.

— Мне надо домой, к маме. Я еще никогда не жила одна, — снова попыталась я объяснить «испанке», что пора расходиться.

Я лежала в ванне и рукой прибивала вздыбленную пену.

— Учись жить одна. В жизни это пригодится. Тебе особенно, — она сидела на краю ванны, опустив руку в пену.

— Почему это? Я не собираюсь жить одна. Выйду замуж, будет семья, дети, как положено.

«Испанка» поймала мою ногу под пеной и потянула на себя. Я с головой ушла под воду.

— Ты чего делаешь?! — отплевываясь от пены, завопила я.

— Играю с тобой… А замуж ты, если выйдешь, то быстро разведешься. Потому что так, как я тебя, никто не будет любить. Ты всегда будешь узнавать любовь в разных людях, но потом горько раскаиваться, выдавая желаемое за действительное. Но главной твоей бедой навсегда будет то, что ты пропустила меня в своей жизни.

— Ты ненормальная. — Я вылезла из ванны и побыстрее закуталась в полотенце. — Ты кто? Я тебя едва знаю. Не фантазируй!

— Можно я буду звать тебя «слоник»? — спросила она, игнорируя мои эмоции.

— Я так плохо выгляжу?

— Нет. Просто так. Без объяснений.

Вечером мы пили индийский чай со слоном и закусывали конфетами «Белочка».

Я репетировала пьесу «Трехгрошовая опера». У меня была роль Селии Пичем.

«Испанка» подавала реплики за других персонажей. Кстати, очень удачно. Мы смеялись, потому что получалось, как в театре Кабуки. Только наоборот. Там все роли исполняют мужчины, а здесь женщины.

«Испанка» была и моим мужем, и моей дочерью.

Пичем. Стало быть, все очень просто. Ты выходишь замуж. Что люди делают, когда выходят замуж? Разводятся, не правда ли?

Полли. Но я же его люблю, зачем же думать о разводе? Мама, если ты когда-нибудь любила…

Госпожа Пичем. Любила!.. Все же так делают, Полли!