Наташа Апрелева - Посторонним В.

А еще очень люблю в его исполнении взволнованную историю «Как Ше ездил в Австрию». Слышала раз пять, реально, причем уверена, что придется послушать и еще. Ну и подумаешь, я вот тоже некоторые излюбленные байки свои повторяю многократно, например, как я (на фиг разругавшись с мужем на всю жизнь) добиралась до роддома с чемоданом и Животом, а через три часа звонила ему на работу: «Здравствуйте, Олафа позовите, пожалуйста… Привет! У тебя сынок родился!..» «Как это? – раздраженно отвечал он. – Как это?..»

Значит, приехал Ше в Австрию. Любуется весенним цветением. Кушает вилочкой штрюдель. Регистрируется в отеле. Указывает в анкете, что он есть доктор. «И тут, – берется пауза, – и тут портье встал! Пожал мне руку! И что-то сказал, полагаю, «спасибо за ваш нелегкий труд!»»

Хотя, с другой стороны, этот портье мог сказать вообще что угодно.

02.20

У нас просто тупиковая ситуация с Лизиным дальнейшим образованием, хочется забыться и заснуть, остался год, год! – а она хочет на данный момент в институт культуры (… и отдыха, как неизменно добавляли в наше время), потому что она же известный в городе танцор.

Но при одном упоминании института культуры у моей мамы и нашей Бабушки Лэ («Повезло бабушке, она еще не умерла!» – как-то серьезно сказал Павличек) начинаются судороги и сыпь по всему телу. По этому поводу ведутся позиционные войны, лично я не против Культуры, поскольку уверена, что чем бы дитя ни тешилось.

Говорю Лизе сегодня: мусор вон из ведра вываливается, мать работает, сгоняй, выкинь! Отвечает: «не могу». Я ей: «Нет слова «не могу», есть слово «не хочу»». Дочь: «Мама, есть слово: «не сейчас»»! В восторге даже не нашлась, что и ответить.

Этот Иеромонах, он невозможный. Он такой же невозможный, как ты, только с другим вектором.

Когда мы вместе вышли, было темно, он пискнул брелоком, и ему отозвался такой низенький спортивный автомобиль, Олаф позже сказал, что это «феррари».

Иеромонах изящно подоткнул свою) Чорную-Чорную рясу и, усаживаясь, неожиданно взял мою левую руку и положил себе на лоб: я не горячий? пощупай, пожалуйста, женщины прекрасно это умеют…

Какая-то нереальная безынерционность была в этом.

Абсурд, как марсианский сине-зеленый мухомор, возросший бы в моей раковине из нержавейки.

И мы приехали с невозможным Иеромонахом в Специальный Дом, он находился у черта на куличках, такое бывает.

Темный сруб, обнесенный высоким забором из бревен, некрашеных и каких-то теплых на вид.

Специальный Дом был внутри очень-очень. Как говорит моя мама: упаковано. Там всеми силами и немалыми средствами создавали Настоящее Казино. Столы, зеленое сукно, девочки-крупье в строгих костюмах, бесплатное шампанское.

Иеромонах оставил меня на высоком табурете у стойки как бы бара, но не бара, а фиг знает чего, алтаря?

Для меня эти высокие табуреты недружественны, я боюсь их, как тля божьих коровок, как раздолбанная «шестерка» лежачего полицейского, как задница в желваках от инъекций крепкого шлепка медсестры, как микрофлора кишечника убойной дозы антибиотиков, как земляки с Трансильванщины осиного кола, как… ну ладно, а то подавилась уже метафорами, как… хаха… удав кроликом.

Невозможный иеромонах принес большое количество фишек разных цветов: серые, черные, белые еще – вот эти, белые, оказались самыми дорогостоящими, и сказал мне: «Играй!»

Я взяла белые фишки, две штуки, и поставила на два номера: «6» и «9», потому что мне нравится цифра «6». Шарик был брошен, шарик крутился, мне было безразлично. «Ставки сделаны», – традиционно объявила Дилер, а Иеромонах прошептал мне в ухо, чтобы я не переживала, я не переживала.

Шарик покатался себе и упал в выемку с цифрой «6», Дилер придвинула мне груду фишек, белых, я сказала все поставить на «6». Невозможный Иеромонах рассмеялся и поставил свои фишки, все, тоже на мою «шестерку».

«Уверен, у нас получится, – сказал он, – что-то такое сегодня происходит…» «Невозможное?» – добавила я. «Похоже, да», – ответил он.

Тебе я не звоню, не пишу смс, больно постоянно смотреть на твою оранжевую спину, скрывающуюся за другими спинами, неоранжевыми, поэтому я нарочно закрываю глаза, зажмуриваю, чтобы не прокручивать потом вот это: разворачивается и уходит, разворачивается и уходит, жизнь – череда прощаний, сказал Тарантино в одном из интервью.

Шарик попрыгал, лениво и вяло затащился на «шестерку», Дилер невозмутимо придвинула нам груду фишек, большую, я даже не обрадовалась.

Иеромонах предложил мне забрать все фишки, он двигал их ко мне по игровому зеленому столу, это куча денег, говорил он, ты выиграла кучу денег.

Я испугалась.

– Все на «шесть», снова, да, да, абсолютно уверена.

Дилер установила сама, аккуратными столбиками.

Я не считала и не знаю, сколько проиграла в тот раз.

Иеромонах улыбался. «А не хлопнуть ли нам по рюмашке?» – процитировал он, я знала правильный ответ, но промолчала, устала. Мне было, в общем-то, безразлично.

Я выпила шампанского, бокал. Иеромонах улыбался и говорил. Мое пристрастие к цифре шесть возбудило его, невозможный жест, сказал он, я потрясен, сказал он, что ты молчишь, сказал он.

Иногда ты думаешь, что это слабость, сказала я, иногда ты думаешь, это зависимость, сказала я, а это просто любовь.

23.55

Еще одно знаменательное событие произошло со мной сегодня. Коммунисты нашего колхоза дружно избрали меня своим членом. [10](с)

Ходила в Церкву, как курьер-грузчик передала дары – сотрудница моя Лена отгрузила огромный пакет с детской одеждой и обувью, и мы собрали мало-мало денег.

Что мне особенно симпатично в присутствии на тамошних сборищах, а то, что совершенно необязательно много говорить, общаться, строить диалоги, поддерживать беседы. В своем кругу приходится соответствовать роли «мне нравится вас развлекать», это а) не всегда так и б) немного надоело.

А здесь сижу себе, пялюсь по сторонам, привычно подслушиваю и подглядываю за людьми, а люди там разные, что и интересно.

Вот и вчера обнаружила там разного человека.

Главная церковная Ульяна анонсировала, что сейчас приедет кто-то, привезет недостающую сумму на жутко дорогое лекарство для ребенка, «Эрвиназу», его надо заказывать чуть не в Англии. Приезжает кто-то.

Много лет назад ребенка Павла впервые привезли в деревню Подгоры, где по улицам спокойно разгуливали свиньи. Увидев их, он удивленно воскликнул: «Ух ты! Олени!»

И я вчера воскликнула примерно так же. Потому что приехал – Киса.

Как живой! Бывший Снежжаны Константиновнин хахаль, милицейский работник, был оперуполномоченный, теперь вот, понятно, целый начальник убойного отдела в районном отделении. Фамилию он имел Воробьянинов, понятно, что называли его – Киса. Из подруговых мужчин один он и был приличный, за исключением, конечно, хирурга из клинической больницы, смеюсь, смеюсь.