Елена Константинова - Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

Явление закрыло за собой дверь. Шум в классе стих, как по мановению волшебной палочки.

Сказать, что я осталась в недоумении, — ничего не сказать.

Мои дети вообще-то не употребляют ненормативной лексики. Не так, чтобы совершенно. Ксюха как-то заявила:

— Ну ты, мамуля, даешь! А если до этого придурка иначе не доходит?!

Какого придурка она имела в виду — осталось невыясненным, но с тем, что в случае необходимости дозволительно пользоваться самым доходчивым из диалектов русского языка, я согласилась. В самом деле, с каждым нужно разговаривать на том языке, который он понимает лучше всего.

Так что то, что Ксюха, а тем более — Вовка способны при случае кратко и четко разъяснить обидчику, что именно они о нем думают, меня не шокирует. Но Валерия и Тошка… Этого не может быть потому, что этого не может быть в принципе. А сказать что-либо подобное учителю?! Это настолько абсурдно, что вызывает просто интерес: что ж там происходило на самом-то деле?

За придумыванием хоть каких-либо вариантов происшедшего время прошло практически незаметно. Прозвенел звонок, дети вылетели в коридор.

— Зайдите, — ледяным тоном позвала меня жар-птица. — Я вас слушаю.

Честно говоря, я все никак не могла проникнуться серьезностью ситуации, настолько нелепым было сочетание раскраски новой учительницы и брезгливо-начальственного выражения на ее лице.

— Элеонора Павловна, Антоша передал мне, что вы хотели со мной побеседовать.

— А он не передал вам, почему именно?

— Нет.

— Так вот, ваш сын посмел обругать меня нецензурной бранью. Что, впрочем, неудивительно, учитывая его происхождение. Я считаю, что детям из таких семей, как ваша, не место в нашей школе. Я собираюсь писать докладную директору с требованием отчислить этого ребенка из элитарного учебного заведения. Вот, собственно, то, что я сочла нужным сообщить вам. Вы свободны.

И взяв журнал под мышку, дива выплыла из класса, оставив меня стоять с открытым ртом. Честно говоря, последние лет 30, а то и 35, со мной так никто не разговаривал. И главное, я так и не поняла, в чем дело.

Из ступора меня вывела невесть откуда взявшаяся Вовкина физиономия.

— Привет! А я иду мимо, смотрю — наш малой под дверью стоит.

— Ма, ну что тебе эта кикимора сказала? — вклинился Тошка.

— Мам, ты чего? — что б там ни было написано на моем лице, но Вовка почуял неладное.

— Эта кикимора только что сказала мне, что детям из нашей семьи не место в этой школе.

— Че-е-го? — хором и с одинаковой интонацией протянули братики.

— Антон, признавайся, что ты ей сказал!

— Ничего.

— За ничего из школы не выгоняют!

— Да ничего я ей не говорил, правда.

— Давай по порядку.

— А что — «по порядку»? Была перемена. Мы все кричали, не я один. А потом она вошла. А чего она на меня взъелась, я так и не понял.

— Ты что, выражался матом? Она сказала, что ты ее оскорбил.

— Мама, ты что?! — От возмущения Тошка даже расстраиваться перестал.

— А что, растешь, малявка! — тут же среагировал старший братец.

— Так что там случилось-то?

— Здравствуйте, Жанна Валерьевна, как хорошо, что вы зашли в школу, я хотела побеседовать с вами, — к нам подрулила сквозь бурлящий поток малышни Вовкина учительница математики. Поскольку предмет был рассчитан не на методическую зубрежку, а на озарение свыше типа: «Эврика! Решил!», то он числился в немногих любимчиках, и я надеялась, что здесь у нас проблем нет. Неужели?

— Что? И Вовка что-то натворил?

— Нет, к Володе у меня нет претензий. За исключением того, что он ленится и домашние задания выполняет на перемене. Но голова у мальчика — светлая. Светлая голова.

Наш «светлоголовый» разве что не замурлыкал, словно кот, которого почесали за ушком.

— Вот если бы он еще и занимался, как Лерочка, — я же помню, как твоя сестра училась! — Цены бы мальчику не было!

— Виктория Александровна! Вы что, хотите, чтоб я был таким, как Лерка! — праведно возмутился Вовка. — Она ж — зубрилка!

— А у тебя и не получится, — успокоила его математичка. — Но я с вами хотела поговорить не об этом. Я не первый год работаю с Вашими детьми. Я и Лерочку учила, и Володю. У меня были замены в Ксюшином классе. Я хорошо знаю вашу семью. Поэтому я была очень удивлена, когда вчера в учительской услышала возмущение по адресу Вашего младшего ребенка. Наша новая коллега достаточно специфична, вы понимаете, что я имею в виду? Но тем не менее… Что ты там наговорил? — и Виктория Александровна потрепала Тошкину макушку.

— Да ничего я ей не говорил! Я вообще не видел, что она вошла! А она орать начала сразу!

— Учитель не орет. Учитель делает замечания, — мудро заметила математичка.

— Виктория Александровна, Бога ради, расскажите, в чем дело. Ну, как вы это поняли. Какие к Антону претензии. А то я ничего понять не могу, — взмолилась я.

— Я могу только сказать, что вчера после четвертого урока в учительскую ворвалась Элеонора Павловна — это новый классный руководитель 2-го «Б» — очень рассерженная и сказала, что она, как женщина, уделяющая себе внимание, изменила имидж (надо сказать, что у нее довольно странное чувство вкуса. Я ее не понимаю). Так вот, стоило ей войти в класс, как ваш сын во всеуслышание оскорбил ее и как учителя, и как женщину. Что ты ей сказал?

— Да ничего, — Тошка уже чуть не плакал.

— А что ты вообще говорил? Вопили вы там что? — уточнил Вовка.

— Откуда я знаю? Димка спросил, какие мы конфеты ели. Я ответил. А она орать стала.

— А что за конфеты-то?

— «Йо-ма-йо». Классные. Как «Сникерс».

— Ну, вот все и понятно, — вздохнула Виктория Александровна.

— Че понятно? А я ничего не понял, — забеспокоился Вовка, — мне объясните-то.

— Вон она, ваша Элеонора Павловна, — математичка кивнула на появившуюся в конце коридора красно-зеленую жар-птицу.

— Ох, е-мое! — выдохнул Вовка.

То-то и оно.

Общеизвестно, что со стрессами, да и вообще — с плохим настроением, лучше всего справляться с помощью чего-нибудь вкусненького. Или хотя бы вообще — съедобного.

Я считаю, что именно поэтому моя фигура отличается от идеальной как минимум на пару десятков килограммов. Слишком много стрессов. Целостность нервной системы находится в прямой зависимости от объема талии. Когда-то меня это сильно расстраивало. А теперь плевать. Главное — сохранить присутствие духа. Все остальное — суть явления второстепенные.

Вот только осточертело таскать с базара сумки с продуктами.

Хорошо, конечно, после работы пробежаться с тележкой по престижному супермаркету, бросая в нее ярко упакованные пакетики. Но процентов девяносто женщин проходят спокойно мимо гостеприимно распахнутых дверей, а в выходные с утра берут в обе руки сумки пообъемнее и отправляются на рынок, а потом волокут их, набитые доверху, домой, еле передвигая ноги от тяжести.