Елена Константинова - Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

А какой уютной стала казаться кухня после того, как тот же Вениамин (на этот раз — под моим руководством) извлек из самого дальнего угла антресолей и повесил на стену часы с кукушкой! Мои обожаемые часы с кукушкой, осмеянные, как показатель моего плебейского вкуса, и упрятанные куда подальше бывшим супругом еще лет двадцать тому назад. И каким чудом я про них вспомнила?!

Дети, правда, увидев раритет, дружно фыркнули: «Ну — полный отстой!», но я здраво рассудила, что если Вениамин имеет виды на мою дочь, ссориться со мной, а тем паче — критиковать мои, может, и отстойные, вкусы — ему не с руки. Поэтому его вполне можно использовать в качестве рабочих рук, умеющих обращаться с молотком и электродрелью (дрель пришлось просить у соседей. Решено: на Новый год, а если не получится, то уж на 8 Марта — точно, подарю себе наконец электродрель!).

И теперь каждые полчаса кукушка выскакивала из своего домика и хорошо поставленным голосом четко произносила положенное ей «ку-ку». Первые несколько раз Лорд вздрагивал, как от петард за окном, и испуганно тявкал. А потом, видимо, сообразил, что прямой опасности новые звуки не несут, и перестал обращать на них внимание.

— Знаете, вы будете смеяться, но я в детстве мечтал как раз вот о таком моменте: сумерки, громко тикают часы, и именно — с кукушкой, закипает чайник. И очень-очень спокойно… Смешно, да?

— Почему?

— Ну, мальчишкам положено о подвигах мечтать, о космосе, о Северном полюсе…

— Веня, а давайте позовем вот тех двух оболтусов и спросим, мечтают ли они о Северном полюсе. Или, хотя бы, — о подвигах.

— О настоящих мечтах никто не рассказывает. Тем более — мальчики. Скажут, что мечтают о каких-то материальных предметах, компьютере новом, например. А то, что глубже в душе — не покажут никому.

— Ох, Веня, боюсь, что глубже-то ничего и нету. Что все мечты и ограничиваются компьютерными прибамбасами. Так, а вам чего-то такого — особенного — хотелось?

— Да, конечно. Наверное. Но еще мне хотелось жить в маленьком домике с палисадником, чтобы из окон — желтый свет, внутри — круглый стол со скатертью, на столе — лампа с зеленым абажуром. Почему-то, именно — с зеленым. А на стене — часы с боем. Или с кукушкой. И — кот с собакой.

— У вас что-то подобное в детстве было?

— Нет, конечно. Наверное, в книжке какой-то картинка была. Вот и запомнилась. Мы всегда жили в обычной городской квартире. И мама старалась, чтобы квартира выглядела, как она говорит, «модерново»: обстановка — согласно последней моде, везде — порядок, все блестит. И все — чужое какое-то, холодноватое. Вот у вас — очень тепло в доме.

Это потому, что порядка и в помине нет. А через день — прямо как в горячих точках планеты — от локальных до крупномасштабных конфликтов.

— Веня, а что у вас там дома? Вы с мамой связались?

— Вы меня уже прогоняете?

— Да нет, конечно, не прогоняю.

Попробовала бы я его прогнать. То, что прощается своим родителям (а своим родителям прощается все) или супругу, никогда не простится теще или свекрови. То есть даже если формально отношения с родственниками противоположной стороны выглядят великолепно, любая незначительная обида запоминается и припоминается годами. А — значительная?

Нет, поскольку я — потенциальная теща, я должна держать свои слова и поведение под жестким контролем. А жаль. Как легко было болтать с Вениамином, пока он не закрутил отношения с Лерой. Взвешивай теперь каждое слово! На своего ребенка я могу как угодно рявкнуть, а чужой — обидится. И Надолго. Это ж надо было так испортить отношения! Мало мне в последнее время неприятностей, одна Крыса чего стоит!..

— Какая крыса?

— Что?

— Вы говорите: «крыса».

— А, это я вслух уже… Да это — Тошкина классная. Очень неприятно.

— Знаете, а я вот подумал — я знаю, как с ней надо говорить. Если придется, конечно. Хотя, надо бы поговорить в любом случае, чтобы она ребенка в покое оставила. Второй класс — слишком еще рано для конфликтов с учителями. Антошка вон уже в школу идти не хочет, видно же по нему. А дальше? Если ее не остановить — еще хуже будет.

— Ну, и как ее останавливать? — Я вспомнила свой визит к этой раскрашенной мадемуазели, и меня передернуло.

— Не волнуйтесь. Если она считает себя защищенной благодаря папе и связям, используем это. Обычная психология. Должно сработать.

— Что?

— Подобное притягивается к подобному.

— Вы это чем?

— Не думайте об этом пока. Все будет нормально.

Да, хорошо тебе говорить: «не думайте»! Не тебя же касается. А Антошку придется переводить в другую школу. А то, действительно, изломает ребенку психику, мало ему и так досталось! Он уход папеньки тяжелее всех пережил, до сих пор еще, наверное, мучается из-за этого, не зря ж бегает к нему. А тут еще и в школе неприятности! Вот закончим полугодие, чуть-чуть осталось, и перейдем в другую школу, где нас никто не знает. Чуть-чуть потерпеть…

— Вы кто будете? — капризный голосок показался знакомым.

Вениамин освоился у нас настолько, что открыл дверь сам.

— С кем имею честь?

Ничего себе! Он что, Чехова начитался? Кому ж можно адресовать подобное приветствие в наше-то время? Да и Веня, хоть и вежлив, но в подобных речевых оборотах замечен до сих пор не был.

Ага. А вот и она. Крыса. В дверях стоит и Вениамина разглядывает. А тот тоже хорош — встал напротив и не делает приглашающего жеста. Ответа ожидает. Пора вмешиваться. Как ее там зовут?

— Здравствуйте, Элеонора Павловна! Проходите, пожалуйста.

— Ах, так это вы — Антошин классный руководитель? Очень хорошо. Я давно собирался с вами встретиться. — Вениамин чуть посторонился и повел рукой: проходите, мол, в комнату.

Пока мадемуазель, осторожно переступая тощенькими ножками на высоченных каблуках, протискивалась в коридор, Вениамин повернулся в мою сторону и с ослепительной улыбкой изрек:

— Жанна, дорогая, если дети в комнате, попроси их выйти. Я думаю, им лучше не присутствовать при разговоре родителей с педагогом. Мало ли какие вопросы могут быть подняты для рассмотрения.

Столбняк напал не только на меня. Элеонора — девушка, насколько я помню, активная. В прошлую нашу встречу она попросту не дала мне возможности и слово сказать, обрывая мои жалкие попытки своими выпадами. Сейчас она просто не успела начать нападение (не с мирными же целями она явилась) и так и застыла с открытым ротиком и вытаращенными глазенками. Я выглядела, наверное, ничуть не лучше. Зато Вениамин, в джинсах и старенькой Вовкиной футболке, держался с достоинством английского аристократа. Почему — английского? А кто его знает! Просто, в моем представлении, наибольшим снобизмом обладают сливки именно этой нации. Заговори сейчас Веня по-английски, это показалось бы вполне уместным.