Елена Константинова - Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

— Простите, вы — Жанна?

— Да.

— А я — Леонид. Будем знакомы.

— Будем.

— А я сразу понял, что это — вы.

— Да? И каким образом?

— Я вас именно такой и представлял.

— Надо же… Какой — такой?

— Ну…

Понятно. Когда сказать нечего, выручает «ну». Главное, что вообще как-то представлял. А я вот совершенно не так. Однако холодно топтаться на одном месте. Да и глупо как-то.

— Леня, что мы с вами стоим? Пойдемте куда-нибудь.

— Да, конечно, идемте. Туда, — он неопределенно махнул рукой в сторону одной из улиц, расходящихся от парка. Значит, прогулки по пустынному парку не предвидится. Это обнадеживает.

Мы медленно двинулись мимо магазинчиков, баров, игровых клубов, понатыканных буквально на каждом шагу. Витрины тепло светились, приглашая зайти и погреться, снежинки мягко и волшебно кружились в разноцветном сиянии реклам. Леонид сделал попытку взять меня под руку. Я непроизвольно дернулась и чуть не шлепнулась на раскатанной дорожке.

— Скользко как. Простите, Леня, чуть вас с ног не сбила.

— Давайте, Жанночка, я поддержу.

— Спасибо, не нужно, а то вместе падать придется.

Еще не хватало с ним под руку вышагивать. Почему-то от моих комплексов не осталось и следа. Что это? Неужели внешний вид человека способен так повлиять на мое отношение к нему? Вроде раньше подобного за мной не замечалось.

— Леня, мы почему молчим? Расскажите мне о себе.

— С чего начать?

— А — с конца. Как вы сейчас живете?

— Один. Я же писал вам, Жанночка, я — совершенно одинок.

— Леня, Леня, перестаньте. Вы где работаете?

— Я художник.

— Кто?!

— Художник. А что в этом удивительного?

— Да необычно несколько. Что вы рисуете?

— Художник, Жанночка, не рисует, а пишет. Я работаю в стиле сюрреализма.

— Гнилые фрукты, истекающие кровью, отрезанные уши в хрустальных вазах?

— Глубоко философское направление в искусстве, опирающееся на творческую силу подсознания. Разум изжил себя для истинного творчества.

— А вам что, и правда нравится эта галиматья?

— Жанночка, от кого-от кого, но от вас я не ожидал столь примитивного взгляда на искусство. Вы показались мне человеком, стоящим на более высокой ступени развития, чем общая человеческая масса.

М-да, поделом. Можно сказать, дискредитировала себя своим невежественным пристрастием к нормальному. Ты смотри, какой умный оказался. В зеркало бы на себя посмотрел! А вообще, что это я злюсь? Мне что, не все равно?

— Леня, так вы где-то работаете? Или вы, так сказать, — свободный художник? Я имею в виду, есть у вас друзья, рабочий коллектив, круг знакомых — короче, люди вокруг вас? Почему вы все время говорите об одиночестве?

— Потому что, Жанночка, люди по природе своей злы и эгоистичны. И очень агрессивны по отношению ко всему, что не вписывается в приемлемую для них картину мира.

— То есть?

— То есть свободный художник, живущий по законам, отличным от законов человеческой стаи, вызывает у этой стаи желание разорвать его, разодрать клыками, загрызть, уничтожить.

Прямо не пятидесятилетний мужик, а рефлексирующий подросток.

Мне что, теперь полагается доказывать, что я к стае не принадлежу? Раз уж мне на эту стаю жаловаться начали.

— Не надо так. Люди — они разные. Друзья у вас есть?

— Ну какие друзья? Не смешите. Каждый в этом мире — сам за себя. Каждый старается урвать свой кусок. Перехватить заказ. Облить другого грязью. Чем человек талантливее, тем больше вокруг него недругов, завистников.

— Леня, Леня, вы же — художник, натура творческая, ранимая. Значит, вам больше, чем кому бы то ни было, нужно человеческое тепло. А вы обо всех скопом людях — так. Что у вас случилось?

— Ах, Жанночка, тепло художнику может дать только Любимая Женщина. Муза. Иначе он не в состоянии ни творить, ни жить. Я очень одинок, Жанночка. Я, можно сказать, смертельно одинок. Вот вы согласитесь быть моей Музой?

Боже сохрани! Только этого мне не хватает. И вообще, за то время, что мы бредем по заснеженной улице, мороз усилился, по-моему, градусов на двадцать. Ног я уже не чувствую. А дома — дети и тепло. И есть хочется. Зачем мне вообще все это надо?

— Ну так как, Жанна? Вы мне не ответили.

— Леня, я страшно замерзла, ни о чем другом думать не могу.

— Так в чем же дело? Давайте сядем на трамвай. И погреемся, и покатаемся.

Честно говоря, мне уже все равно: на трамвай — так на трамвай. Слава Богу, вечером они почти пустые. А самое удачное — отсюда есть маршрут почти до нашего дома. Сейчас дождемся нужной марки, а потом я попрощаюсь и — адью. Ищи, художник, себе новую музу.

В вагоне, и правда, было теплее. Мы устроились на свободных сиденьях. Я полезла в сумку за кошельком.

— Жанночка, ну что это вы? Вы меня обижаете.

А в самом деле, что это я? В конце концов, я, как-никак, с кавалером еду. В кафе не пригласил, так хоть на трамвае покатает.

— Да, Леня, извините, я по привычке.

Кондукторша медленно приближалась, соблюдая плату за проезд сидящих впереди пассажиров. Вот уж у кого работа — не позавидуешь. Весь день — на ногах, весь день — в толпе, весь день выслушивать мат и ругаться самой, при этом запоминать, кто зашел, а кому уже продала билетик на предыдущей остановке…

Когда тетка поравнялась с нами, Леонид наклонился ко мне:

— Смотрите, Жанночка, вот здесь я учился в школе.

Я машинально выглянула в окно. Я хорошо знаю эту местность. Нет здесь никакой школы. Кондуктор тем временем, не обратив на нас внимания, прошла мимо.

— Кто еще не оплатил проезд?

— Где?.. А…

— А я — специально, — Леонид довольно ухмыльнулся. — Не заметила. Вот и хорошо. Так о чем мы говорили? Будете моей Музой, Жанночка? Я так истосковался по Любви, по Женщине. Я напишу ваш портрет. Я уже вижу его. В вихре снежинок. Или нет — в весенних цветах.

— В стиле сюрреализма?

— Ну вот, вы смеетесь надо мной? Нет, если хотите — в лучших традициях классики. Согласны? Куда же вы встаете?

— Леня, сейчас моя остановка. Я приехала.

— Подождите, а когда мы снова встретимся? Давайте завтра?

— Завтра — рано. Я очень замерзла. Боюсь, что простудилась.

— А вы оденьтесь потеплее. Только и всего. Я вам позвоню, и мы договоримся. Какой ваш номер?

— Я сама вам позвоню. Говорите быстрее, а то выйти не успею.

Я заторопилась к выходу. Леня вслед кричал какой-то набор цифр, но из трамвая, чтобы проводить меня, не выскакивал. Да и то — а вдруг во второй раз так не подфартит и придется заплатить за проезд…

Боже мой, как хорошо дома! Тепло, родные детки мирно ругаются, псина, в очередной раз перевернув мусорное ведро, чавкает шкурками от сосисок, а на плите стоит кастрюля со вчерашним борщом, которую, конечно, никому не пришло в голову убрать в холодильник. Это ли не счастье?!