Виктория Ростокина - Рок царя Эдипа

— Замечательно. Искупалась — просто ожила.

— Да вы у нас и так женщина живая…

Алевтина Ивановна сидела на скамейке, перебирала вишни — отрывала черенки, выдавливала косточки.

— Вот, насобирала. Мелкие, конечно, но на варенье сгодятся.

— Можно я вам помогу? — спросила Инна.

— Что уж за развлечение — вишни перебирать…

Алевтина Ивановна была совсем не против.

Говорили о рязанской жизни и жизни на ранчо Марго. Находили много общего.

Замолкали, потом одна произносила: «А знаете…» или «Вот у нас…».

После очередной паузы Инна осторожно сказала:

— Вот мы вчера о странностях любви говорили…

Алевтина Ивановна опустила глаза, покраснела даже. Потом засмеялась, махнула рукой:

— Ой, Инна Николаевна, не берите в голову… Ну, любим языками почесать. Оно понятно — городок-то маленький… Да и вправду — мужик этот зла никому не делает.

«Все. Разговор окончен. Хоть и не начинался», — подумала Инна.

Пальцы у нее были выпачканы багряным вишневым соком.

Потом пекли оладьи, ужинали.

Поздно вечером, в темноте, в своей комнате, Алевтина Ивановна говорила мужу:

— Вась, а Вась, спишь, что ли?

— Нет, мозгую.

— О чем это?

— Так, о жизни…

— Да, я вот тоже все думаю. Хорошая она женщина, но уж слишком молодая. Для свекрови это несолидно. И Америка эта… Далеко как-то.

— Я не про это. Я про кирпич мозгую, понятно?

— Да. Понятно, Васенька.

— А слишком молодых не бывает. Вот мы с тобой — молодые? А? Молодые же… Молодые.

— Ой! Что ж ты делаешь…

— Молодые же…

А Инна лежала в своей комнате, стараясь разглядеть в темноте невидимый потолок. И вдруг поняла, что комната эта, эта высокая железная кровать, на которой она сейчас лежала, — Надина. Первые семнадцать лет своей жизни каждый вечер Надя лежала, точно так же глядя в потолок, теряющийся в темноте…

«Я не допущу этого. Я не сломаю ее жизнь».

Впервые Инна совершенно честно, не соврав самой себе, подумала о Наде как о родном человеке. Как о своем ребенке.

А утром над ней склонилась Надина мама.

— Инна Николаевна. Инна Николаевна, вы в девять встать хотели. Сейчас десять почти…

— Надо ехать? — Инна села на кровати.

— Сперва-то позавтракать. Я уже яишенку с салом изжарила.

Инна позавтракала, попрощалась с Алевтиной Ивановной душевно, с объятиями, поцелуями, благодарностями и восторгами. Василий Степанович ни свет ни заря ушел на работу, в пароходство. Инна окинула взглядом его новую веранду.

«Я приехала два дня назад. Если он и дальше будет строить такими же темпами, через неделю он все остеклит и диван поставит».

Ворота были открыты.

Жарко припекало солнце.

Пахло свежеоструганным деревом.

У колеса «джипа» важно вышагивал петух.

— Кыш! — всплеснула руками Алевтина Ивановна.

Петух ушел…

Через три часа Инна открывала ключом дверь своей квартиры. То есть квартиры Николая Павловича.

Сам Николай Павлович окинул ее сурово-брезгливым взглядом:

— И эта явилась не запылилась.

И ушел в свою комнату.

На тумбочке сидел Леша. Стаскивал ботинки. Волосы всклокоченные, взгляд шалый. Глянул на мать — и отвернулся.

Из комнаты вышла заспанная Надя в халатике.

— Здравствуйте, Инна Николаевна.

— Здравствуй, Надюша, доброе утро.

— «Доброе утро», — вдруг передразнил ее Леша срывающимся голосом. — Ты где была?

Вскочил с табуретки, потряс перед Инниным лицом ее собственной запиской.

— Это что? Какие такие наши дела ты два дня и три ночи улаживала?! И как ты их уладила?!

— Во-первых, не кричи.

— Говорю как хочу. Ты же вот делаешь что хочешь. Исчезаешь, всех на уши ставишь.

— На ушах здесь стоишь только ты…

— Где ты была? — крикнул-взвизгнул он.

— В Рязани, — как можно спокойнее произнесла Инна, глядя Леше прямо в бешеные, потемневшие до глубокой синевы глаза. — В Рязани, у Надиных родителей.

— И что же ты там делала? — спросил язвительным, шипящим шепотом.

— Обсуждала свадебную церемонию, — не моргнув, соврала Инна и вспомнила, что об этом не сказала в Рязани ни слова. — А что ты, мой дорогой сын, делал тут?

— Ничего. Полное ничего, — сказал он так же злобно-задиристо, но взгляд отвел.

— Если я правильно понимаю, тебя этой ночью дома тоже не было. Так?

— Да ты ничего правильно не понимаешь, — прицепился к слову Леша.

«Это точно», — с горечью подумала Инна.

И повернулась к Наде:

— Надя, что здесь произошло?

У Нади дрожали губы.

— Инна Николаевна, не надо, — взмолилась она. — Я… больше не могу. Давайте потом как-нибудь, спокойно.

— Хорошо, Надюша.

Надя исчезла в комнате.

Леша пошел на кухню, загремел чайником.

Инна села к телефону, набрала номер. Ей ответил вежливый бодрый голос сотрудника прокатной фирмы.

Услышав длинный торжественный звонок, Инна пошла встречать гостей. Она распахнула дверь — вся лестничная площадка была забита людьми.

— Здрасте! — Клава радостно закивала, затрясла рыжими перманентными кудряшками. — А вот и мы!

— Здравствуйте! Проходите, пожалуйста! — Инна сделала пригласительный жест.

Ей казалось невозможным, чтобы все эти люди вместе с их огромными сумками, рюкзаками, бидонами, животами и задами, громкими голосами и потным духом поместились в квартире.

Первой вошла коренастая баба.

— А Надюха где? — Она сразу скинула туфли на высокой шпильке и с наслаждением босиком ступала по прохладному гладкому паркету, покрытому лаком. — Глаза-то разуй! — кричала она мужику с носом картошкой. — Куда ты бутылки ставишь? Клавка, забери у него сумку!

В прихожую вышла Надя — она была без очков, и вид от этого у нее был еще более беспомощный и застенчивый, чем всегда.

— Вот и невеста! — не без самодовольства приветствовала ее коренастая баба. — Здравствуй, Надюха! Мы тебе тут такого навезли — пять столов накроем и еще останется.

А люди все входили и входили — мужчины, женщины, парень, девочка.

— Тетя Лида, вы на кухню проходите, там ставьте! — тихо попросила Надя и сама понесла на кухню какую-то неподъемную сумку.

— Доча, доча! — неслось ей вслед. Алевтина Ивановна сияла.

Вскоре вошли все. И поместились, все поздоровались и познакомились. Гости толклись на кухне и в прихожей.

— Жениха сюда, жениха! — весело гудел мужик с носом картошкой — муж Клавы. — Я овес привез. Говорят, молодых надо овсом посыпать!

— Когда набраться-то успел? — рассердилась командующая всем парадом тетя Лида. — Ой, мамочки мои! — спохватилась вдруг она. — А студень где?

— Да у меня он! — буркнул скуластый парень.

Он не подымал глаз после того, как при входе увидел гибкую, сильную загорелую руку с нежной кожей, приглашающую войти.