Виктория Ростокина - Рок царя Эдипа

Он перевел дух.

— Чай в мой стакан налей, дочка. Во-он на полке стоит. В подстаканнике. Как родной он мне, этот подстаканник. Лет ему, чтоб не соврать, сорок. Нет, сорок пять. Это нам с Леной на свадьбу ребята подарили. В пятидесятом году, как сейчас помню. Меня тогда послали по комсомольской путевке Сталинградский тракторный восстанавливать. Приезжаем — а там камня на камне нет. В палатках жили. А уже зима на носу, заморозки по ночам… Меня бригадиром назначили, а Лена нормировщицей была. Заполнит, бывало, ведомость — и на стройплощадку, ребятам помогать. Хотя и не должна была… Так и познакомились.

Он отхлебнул чаю.

— …Потом, через пять лет, обратно в Москву, на ЗИЛ, перевели. Квартира у меня была, вот эта. Только здесь смогли ребенка завести. Инессой назвали, в честь бабушки покойной. Ростили, последнее отдавали. А она — хвостом вильнула и поминай как звали. А ты говоришь…

Надя молча пила чай вприкуску. За окном небо постепенно начинало светлеть.

Из-за стены доносились скрип кровати, пыхтение и сдавленные стоны.

На большой разобранной кровати сидел Леша и курил. Рядом лежала наполовину укрытая простыней Даша и гладила его по руке. По всему полу была разбросана их одежда.

— Не расстраивайся, Алеша. С кем не бывает? Это только Димон в любую погоду готов… — Она кивнула на стену.

Алексей молчал, жадно затягиваясь сигаретой.

— Ты ляг, успокойся. — Она потянула его за руку.

Когда Леша положил голову на подушку, Даша приподнялась рядом с ним, оперевшись на локоть.

— А все-таки расскажи мне про свою душевную трагедию.

— Да ну, — отмахнулся Леша.

— Нет, расскажи, — не отставала она. — Или лучше давай так: я сама угадаю. А ты меня поправляй. Говори «да» или «нет». Хорошо?

Леша кивнул.

— У тебя, — Даша смотрела в потолок, — неразделенная страсть. Ты ее любишь. А она тебя — нет. Я права?

— Да, — нетвердо сказал Леша.

— Вот, — продолжала Даша. — Вы, видимо, познакомились недавно?

Он ничего не ответил.

— А она… Твоя одноклассница?

— Нет.

— Знакомая по институту?

— Нет.

— Ну-у, значит, соседка.

— Нет, не соседка.

— Ты меня заинтриговал. Кто же это может быть? Просто знакомая?

— Нет.

— Ну а кто же?

Леша как-то странно посмотрел на лежащую рядом с ним в полутьме еще более обворожительную девушку, стряхнул пепел и просто сказал:

— Это моя мама.

«Джип» затормозил у ворот, когда работа шла вовсю.

Василий Степанович перестраивал веранду. Столбы все прогнили, да и мала была старая веранда. Не веранда — а так, одно название.

Услышав шум мотора, Василий Степанович крикнул в дом:

— Алевтина! Алевтина, глянь — приехал к нам кто, что ли?

Но Алевтина Ивановна не слышала, в огороде была.

Пошел открывать сам. Распахнул калитку:

— Какие к нам гости! Здрасте-здрасте! Уж, надеюсь, не проездом. Погостить.

— Да. Я к вам, — смущенно улыбнулась Инна.

— На этом-то коне железном, — Василий Степанович похлопал «джип» по кузову, — вы что, из с а мой Америки приехали? То есть приплыли, извиняюсь?

— Нет, здесь напрокат взяла, — смеялась Инна.

Ей вдруг стало легко, радостно и спокойно. Отступило, словно забылось все, о чем она, правда не зная как, хотела посоветоваться с этими людьми. Разваливающаяся любовь Леши и Нади, м о рок, намеки, страсти — будто ветром унесло обратно в Москву. Осталось только чувство вины перед ними за прошлый раз.

А ветер шелестел зеленью кустов малины, перекатывал светлые завитки стружки, нес запах дерева.

— Ну и как вам дороги наши?

— Да ничего. Это же внедорожник.

— То есть у него на все четыре колеса привод?

— Да.

— Ну машина! Зверь! По нашим колдобинам только на таком и ездить. А вы его это, завод и те… Сейчас мы ему ворота откроем…

И распахивал Василий Степанович ворота. Створки туго шли по высокой траве, ворота были крепкие, высокие, доска к доске, сколоченные давно, но прочно.

Инна села за руль, завела машину на участок.

— Где мне встать лучше? — высовываясь из окна, спрашивала хозяина.

— Да тут вот, у поленницы. Во-во. Левее чуть… Трави помалу! Есть.

Инна вынула ключ из зажигания, соскочила в траву. Рассматривала поленницу как картину: аккуратная, бревнышко к бревнышку, древесные кольца на спилах.

Дальше — доски, кирпичи, еще какие-то стройматериалы. Все сложено также аккуратно, хотя все время в работе. Пила, рубанок, воздушные горы стружки в траве.

«На попкорн похоже», — подумала Инна и сама улыбнулась такой глупой мысли.

Василий Степанович рассказывал про новую веранду, показывал широкими жестами, что уже сделано, как он остеклит ее и где потом поставит диван.

— Как вы это все успели? — восхищалась Инна. — Всего несколько дней прошло…

Но тут подошла Алевтина Ивановна.

— Батюшки мои! Инна Николаевна, здравствуйте! Что ж ты, Вася, мне не сказал… Пойдемте, пойдемте в дом, устали с дороги-то, машину-то сами вели, сейчас вот умыться — и обедать.

Алевтина Ивановна была рада и смущена неожиданным визитом высокой гостьи, хлопотала, принесла чистое, белоснежное, крахмально-хрустящее полотенце.

— Может, вам это… в туалет… В прошлый-то раз я и не показала. Это туда, — негромко сказала, кивнув в сторону дорожки.

И даже это маленькое отдельно стоящее заведение было сколочено будто на века. Инну умилило розовое сиденье с клеенчатой крышкой в цветочек, наличие туалетной бумаги и свежего номера еженедельника «Собеседник» (для чтения).

Вернувшись в дом, Инна вымыла руки, лицо, даже волосы намочила.

— У нас хоть канализации и нету, а вода есть — по всем правилам цивилизации и культуры, я сам насос поставил, — рассказывал Василий Степанович. — И газ у нас магистральный, не хухры-мухры.

Алевтина Ивановна куда-то исчезла — и вот снова появилась, подталкивая вперед женщину чуть ниже ее ростом, моложе, круглее, улыбавшуюся смущенно, с любопытством.

— Вот, познакомьтесь, Инна Николаевна, это Клава, сестра моя младшая.

— Я через улицу живу. Вот зашла. Не помешаю?

— Что вы! Очень приятно.

Инна протянула руку. Рукопожатие было крепким, но не напористо-сильным. От него становилось легко и весело.

— Ну, дамочки, сейчас обедать. Обедать, — гудел Василий Степанович.

Алевтина Ивановна и Клава накрыли на стол молниеносно. Инна подумала было предложить помощь, но поняла, что это будет не только бесполезно и даже не оскорбительно — это нарушит порядок.

Сели обедать.

Инна сидела за этим столом второй раз. Ей здесь нравилось. Здесь была неизменность. Так же в правом углу поставили тарелку с крупными, толстыми кусками белого хлеба. Так же, на том же месте, на том же завитке цветочного лепестка на клеенке стояла деревянная солонка.