Виктория Ростокина - Рок царя Эдипа

— Вы не могли бы… — В ее голосе поневоле прорвались панические нотки, и она замолчала.

— Я мешаю вам спать? — Он улыбнулся. — Но это последнее поколение, работает абсолютно бесшумно. Обратите внимание, у него есть защитный экран.

Он объяснил ей это, как маленькой девочке, ничего не понимающей в технических новшествах.

Но Инна не нуждалась в его пояснениях. Недавно статьи в газетах выдвигали гипотезы о связи авиакатастроф, участившихся в последнее время, с работой на борту лайнера персональных компьютеров и телефонов радиосвязи. А Инну как магнитом притягивало именно к этим статьям. Все, что касалось взаимоотношений человека и неба, особенно волновало ее и будоражило воображение.

Она попыталась мягко улыбнуться соседу, чтобы не выглядеть капризной мегерой, но голос поневоле прозвучал жестко:

— Видите ли, излучение вашего компьютера может блокировать работу бортовых приборов, — она провела в воздухе две линии, накладывающиеся одна на другую. — И отклонение от курса будет самым безобидным последствием.

Сосед удивленно посмотрел на нее.

— Я не задумывался над этим. Но, пожалуй, вы правы.

И Инна облегченно вздохнула, когда он закрыл плоский пластиковый чемоданчик.

— Видимо, вы радиоинженер?

Он решил компенсировать вынужденное безделье беседой с очаровательной соседкой. Но Инна совершенно не была настроена на игривый лад. Она невежливо буркнула:

— Терпеть не могу технику. Я же сказала, что живу на ранчо. Мы с мужем выводим племенных лошадей.

— Вы зоотехник?

— Я просто жена и хозяйка, — отрезала она.

Сосед разочарованно уткнулся в газету, а Инна снова прикрыла глаза.

Мысли теснились в голове. Каким будет свидание с сыном? Ведь она не видела Алешу уже несколько лет. Не выйдет ли все так, как в ее прошлый приезд?

За эти годы она постаралась наладить их испорченные отношения, и приглашение на его свадьбу заставило радостно забиться ее сердце: прощена! Признана!

Она летела на семейное торжество как мать. Законно и официально. Впервые за долгие восемнадцать лет. И впервые семья ждала ее, блудную дочь, давным-давно покинувшую родину…

Как жесток был все эти годы отец… Только теперь смягчился… Постарел, наверное…

Сердце сжалось от воспоминаний о его словах, брошенных ей в лицо после оформления визы:

— Предательница! Ты мне больше не дочь. И запомни: у тебя больше нет сына!

Тогда она последний раз прижала к груди крошечного голубоглазого Алешку, и мама унесла его, плачущего и рвущегося к ней…

Инне били в уши ее тихие слезливые причитания, как над гробом:

— Сиротинушка ты наш… Ни отца у тебя, ни матери… Не плачь, мой сладкий, бабушка тебя не бросит…

Как будто Инна по своей воле отрывала от себя единственное существо, невидимой нитью связывающее ее с первой, неземной, незабвенной и такой трагической любовью…

Да ведь и сама она была тогда совсем девчонкой, растерянной, несчастной, озлобленной на несправедливость судьбы. Она чувствовала себя обманутой. Ведь жизнь сначала так щедро одарила ее счастьем, а потом в одночасье так безжалостно все отняла…

Несмотря на прошедшие годы и два брака, Юра до сих пор часто снился ей. Живой, молодой и веселый… С взъерошенными смоляными кудрями и озорной смешинкой в голубых, как небо, глазах…

Как небо…

Будь оно проклято, это небо! Будь оно навеки проклято!

Впервые она увидела Юру на танцах. Вернее, не она, а ее подружка Танька. Они тогда только начали бывать на этих «взрослых» увеселениях, неопытные «шешнашки», недавно окончившие девятый класс, теперь развлекались на всю катушку.

Они неумело красили губы и подводили глаза, отрезали у нарядных платьиц подолы, следуя моде, и сверкали ослепительно загорелыми ляжками…

Как они были восторженны, как сладко замирало сердце от предчувствия радостного вступления в настоящую взрослую жизнь… как они торопились все узнать, попробовать, испытать…

Отец недовольно глянул на оголенные ноги Инны и буркнул:

— Бесстыдница… На танцульки собралась… В подоле принесешь — на порог не пущу.

— Папочка! — хохотала в ответ Инна, привыкшая к его старомодным выступлениям. — Подола-то нет! В чем нести буду? — И она комично приподняла пальчиками край юбчонки.

А мама откровенно любовалась почти взрослой красавицей дочерью. Она даже разрешила взять свою помаду и помогла сделать начес на пшеничных растрепанных кудрях.

О! Они с Танькой явились во всеоружии. Но сразу же растерялись в толпе развязных девиц и дымящих сигаретами парней.

Все топтались на месте под громкие звуки оркестра. Парочки тесно прижимались друг к другу… Как они не подумали, что надо было прийти с кавалерами! Их никто не приглашал. Их вообще не замечали в этой толпе…

И вот тогда Танька увидела Юру.

Она тут же толкнула подругу локтем:

— Посмотри, какой лапочка!

— Где? Где? — завертела головой Инна.

— Да вон же, в полосатой рубашке. С усиками.

Юра стоял в окружении парней, курил и смеялся, лениво обводя глазами танцующих. У него только начали пробиваться юношеские усики, такой пушок, который, по его мнению, делал его взрослее и старше.

— Фу! Усатый-полосатый! — фыркнула Инна.

— Не могу! Умираю! — вцепилась в ее руку Танька и зашептала, словно завораживая: — Хоть бы он меня пригласил… Хоть бы пригласил… Посмотри на меня… Ну посмотри…

Как странно, что Инне он сначала не приглянулся… Она скептически посмотрела на подругу.

— Что ты бормочешь? Пойди и пригласи сама.

— Нет, что ты! — перепугалась Танька. — Не могу. У меня коленки дрожат…

Минут пять она ныла, страдала, вздыхала, сожалела, что они не так эффектны, как «эти телки», а потом занялась самоуничижением:

— Конечно, я некрасивая… Разве такой парень обратит на меня внимание? Эти противные веснушки… Как у ребенка!

В конце концов Инне это надоело.

— Спорим, что сейчас он тебя пригласит? — спросила она.

— Как? — Танька аж задохнулась и широко раскрыла глаза.

— Молча. Ну спорим?

Подруга слегка воодушевилась, услышав в Иннином голосе решимость.

— А на что?

— Да хоть на шоколадку?

— На какую?

— «Сказки Пушкина», — ляпнула Инна первое, что пришло в голову.

— А… как ты это сделаешь? — Таньку охватили сомнения.

— Не твое дело. Главное, чтоб он тебя пригласил.

Они ударили по рукам.

И тут заиграла музыка.

Модный в этом сезоне шейк сменился вдруг красивой лирической мелодией.

— «Александрина… Какою ты была…» — старательно и чисто выводил низко хрипевший минуту назад солист.

Инна до сих пор помнила и мелодию, и слова, словно впечатавшиеся в мозг за то время, пока она решительно пробиралась от края танцплощадки к этому «полосатому».