Джессика Эттинг - Растворяясь в ярком свете [litres]

Ноутбук с укоризной смотрит на меня со стола, как щенок, которым долгое время пренебрегали. Вот-вот скулить начнет. У меня есть несколько минут, прежде чем пойду на встречу с ребятами, чтобы вместе смотреть фейерверк, и мне вдруг хочется разобраться хоть с одним делом из мысленной корзины «Отложить на потом». Возможно, это станет еще одним маленьким шажком в нужном направлении.

Спустя пять минут ожидания, когда браузер проснется к жизни, я получаю доступ к папке «Входящие» на экране и быстро вбиваю КОЛОРАДО в строку поиска.

Выскакивают девять мейлов.

Девять!

Как я умудрилась пропустить так много? Ладно-ладно, я знаю, как.

Первые несколько писем – автоматическая рассылка из секретариата с темой вроде «ОТСУТСТВИЕ ДОКУМЕНТОВ». Но самое свежее – это личное обращение от моего тренера.

Вот черт.

Делаю глубокий вдох и открываю его.

Здравствуй, Эбби, Я только что узнала от руководителя секции легкой атлетики, что ты не предоставила документов, необходимых для зачисления. Не поменялись ли твои планы учиться в Колорадо и оставаться частью нашей команды? Если это так, прошу немедленно мне сообщить. Анкеты необходимо заполнить и прислать до пятницы, в противном случае школа аннулирует твое поступление, и ты потеряешь место в команде. С наилучшими пожеланиями,

С гулко колотящимся сердцем я поспешно просматриваю остальные пропущенные мейлы. Здесь документы на заселение в общежитие, юридические документы, финансовые, большая часть которых была отправлена сразу после весенних каникул. Я в самом деле собиралась разобраться с ними – как вы, должно быть, уже догадались, – позднее. После того, как узнаю результат своего теста и смогу собрать мозги в кучку.

Но последнего так и не случилось.

Я возвращаюсь к письму тренера Джейкобсон. Крайний срок отправки документов – через два дня.

Не поменялись ли твои планы учиться в Колорадо?

Разумеется, нет.

Ее вопрос приводит меня в замешательство. Она как будто подвергает сомнению мое прежнее решение. Я понимаю, что с тех самых пор, как приехала на остров, непозволительно оттягивала отправку документов, но лишь потому, что никак не могла найти на это душевных ресурсов.

Так ведь?

Я ощущаю, как напряжение, отпустившее после волейбольной игры, снова начинает формироваться внутри Адовой Бездны.

Когда я решила поступать в Колорадо, я не располагала теми фактами, какие есть у меня сейчас. Что, если часть моего мозга все это время сомневалась, так ли уж мне необходимо идти учиться в колледж?

Не означает ли вердикт из конверта, что мне следует пересмотреть многие решения?

Тут мой телефон взрывается серией сообщений от ребят из хижины.

Но я не могу заставить себя притворяться очарованной фейерверками. Значит, придется придумать какую-нибудь отговорку. Это слово вызывает у меня меньшее чувство вины, чем «ложь».

Многие недели я гнала от себя всякие мысли о будущем, а теперь у меня есть всего два дня, чтобы решить, какими станут следующие четыре года моей жизни.

– Дыши! – говорю я себе.

– Дыши, – говорит мне Нина, когда несколько минут спустя мне удается до нее дозвониться. Слышу звучащую на заднем плане гитару. Похоже, чтобы поговорить со мной, Нина вышла на улицу из какого-то клуба. – Почему ты не хочешь учиться в колледже? Ну, в целом понятно, но хотелось бы узнать детали.

Я не сразу нахожусь с ответом. Мне нужно обсудить это с кем-нибудь, но до сих пор и с Ниной, и со всеми остальными разговоры крутились вокруг болезни Гентингтона. Не получится ли так, что, окунувшись в студенческую жизнь, я навлеку на свою голову лавину других событий касательно моего будущего, которыми тоже пренебрегала?

– Просто гадаю, стоит ли тратить целых четыре года жизни на учебу или волейбол, если… – Я давлюсь словами, не в силах завершить мысль.

– Если не знаешь, сколько времени тебе отпущено? – чуть слышно договаривает за меня Нина.

– Честно говоря, да. Если симптомы начнут проявляться, скажем, в тридцатипятилетнем возрасте, не уверена, что при таком раскладе успею сделать карьеру. Ведь ради этого люди и учатся в колледже, так?

– Нет, ради этого люди идут в магистратуру.

Я улыбаюсь против воли.

– А я-то думала, мы поступили в колледж, чтобы наделать целую кучу глупостей вместе, – поддразнивает она меня.

– Мы поступили… – За окном начинают взрываться фейерверки.

– Что, если симптомов так рано не будет? Что, если они заявят о себе, когда тебе стукнет шестьдесят? – Нина уже стала таким же экспертом по вопросам моей болезни, как и я сама. – Это еще когда будет. И что тогда?

– Тогда я буду сожалеть о том, что не пошла учиться в колледж и не сделала карьеру. – Я падаю на кровать и крепко обнимаю перьевую подушку. – Итак, все дело сводится к тому, о чем я впоследствии буду меньше всего сожалеть.

Нина молчит, а я думаю о планах, что мы строили касательно жизни в одной комнате в общежитии, о том, как мы ее украсим, как месяцами предвкушали и фантазировали. Все именно так и было бы, если бы белый конверт выдал мне иной диагноз.

Или если бы я его вообще не открывала.

– Как же дерьмово! – Я никогда не произносила таких слов вслух. Кажется, вот-вот расплачусь, но чувствую, что у меня перехватывает горло. – Ненавижу все это!

– Знаю. Я и сама чертовски зла. – Голос Нины срывается. – Я даже не пошла в церковь с бабушкой и дедушкой, потому что боялась наорать на священника, что все его проповеди – чушь собачья.

Почему-то от ее гнева мне становится лучше, а не хуже.

– Что мне делать?

– Будучи эгоисткой, я хочу видеть тебя рядом с собой, но, как понимаю, сама ты хочешь другого.

– Я сама больше не знаю, чего хочу. Или чего мне положено хотеть.

Нина чуть слышно вздыхает.

– Послушай, никому не известно, что готовит для нас будущее, правда же? Но если ты все лучшие годы жизни будешь думать о плохом, то просто обесценишь их.

Я закрываю глаза, признавая справедливость ее слов. Некоторое время мы обе молчим.

– У тебя сейчас глаза закрыты? – наконец шепчет Нина.

– Да.

– Вот и хорошо. Значит, ты понимаешь, что я права.

На следующий день я улыбаюсь клиентам, подаю ласты, провожаю группы под тростниковые навесы, а в голове продолжают звучать отголоски разговора с Ниной. Я не хочу думать о плохом, но все же и исключать такую возможность нельзя.

Когда Душка Маркус приносит из бара мой любимый клубничный лимонад, а Бену клаб-соду и грейпфрутовый сок, я с удивлением обнаруживаю, что до закрытия пункта проката осталось всего пятнадцать минут. Похоже, экзистенциональные кризисы ускоряют бег времени. Или это у меня на задворках сознания часики тикают. С приближением крайнего срока дни вдруг начинают мелькать с огромной скоростью, буквально утекая сквозь пальцы, их невозможно удержать, как скользкую рыбу в приливной заводи.