Джессика Эттинг - Растворяясь в ярком свете [litres]

– Я уже вижу Дана-Пойнт. Еще несколько минут – и все, – уговариваю я, поглаживая ее по спине.

Какой-то добрый человек приносит имбирного эля, и Брук делает несколько глотков, отчего щеки ее слегка розовеют. Все же цвет лица остается подозрительно похожим на зеленый.

Как только паром причаливает, Брук на дрожащих нетвердых ногах спешит сойти на пристань, а я следом тащу наш багаж. Помнится, первый раз оказавшись в Авалоне, я испытала культурный шок. Сейчас же меня как будто на электрический стул посадили. Увиденное подавляет настолько, что перед глазами все плывет. Гигантские здания, оживленные улицы, светофоры. Какофония оглушительных звуков похожа на включенную на полную мощность самую нелюбимую музыкальную группу.

Лишь когда мы садимся в такси, чтобы ехать в больницу, Брук немного приходит в себя. Пальцами она расчесывает себе волосы, отпивает воды из бутылки и забрасывает в рот мятную конфетку для придания свежести дыханию.

– Эбби, нам нужно поговорить о папе.

– Знаю. – Теперь уже не отвертишься и не увильнешь. – Ты… встречалась с ним?

– Через несколько дней после твоего отъезда на Каталину я летала с ним повидаться.

Я ничего не понимаю.

– Зачем он заставил тебя это сделать?

Она смотрит на меня, как на хрупкую статуэтку. Ненавижу подобное.

– Эббс, папа больше не сможет сам путешествовать. Поэтому мы с мамой отправились к нему.

– Погоди-ка, и мама тоже? – надтреснутым голосом уточняю я. Вот уж поистине – хрупкая статуэтка, от которой только что открещивалась.

Сестра отвечает не сразу.

– Папа живет в специализированном учреждении с постоянным уходом. У него финальная стадия болезни.

У меня едва не отваливается челюсть.

– Быть того не может.

Финальная стадия – это когда человек уже не способен сам выполнять повседневные потребности и вынужден полностью полагаться на помощь профессионалов. Диагноз ему поставили чуть более полугода назад. Как могла болезнь так быстро прогрессировать? Или врачам потребовалось много времени, чтобы понять, что имеют дело именно с БиГи, а не с чем-то другим?

– Не могли бы вы включить вентилятор посильнее? – прошу я водителя такси.

– Тебе предстоит многое понять. Дыши глубже. – Брук сжимает мои вспотевшие ладони. Я хватаю ртом воздух, но это лишь усиливает головокружение. – Поэтому я и преследовала тебя этим летом, Эббс. Подумала, что у тебя должен, по крайней мере, быть шанс встретиться с папой, прежде чем он…

Ничего не видя от навернувшихся на глаза слез, я сжимаю ее руку в ответ, надеясь, что она поймет такой способ благодарности.

– Тебе нужно узнать еще кое-что, прежде чем окажемся на месте. – Я согласно киваю головой. – В больнице будет женщина. Папина… в общем, не знаю, как ее назвать.

– Женщина? – настороженно переспрашиваю я. Мой мозг возвращается к активной деятельности – не на полную мощность, но все же достаточно, чтобы выражать мысли связно. – Поэтому он нас бросил? Ради той женщины?

– Нет-нет! Он познакомился с Эллен гораздо позднее, в группе поддержки БиГи. Она тоже больна, но ее симптомы проявляются пока в очень слабой форме. Ранняя стадия.

Если они познакомились при таких обстоятельствах, значит, это случилось меньше года назад.

– Они с этой женщиной – что-то вроде пары?

– Я сама не знаю, как это работает. Но они любят друг друга.

Я неловко ерзаю на потрескавшемся кожаном сиденье, которое протестующе скрипит в ответ.

Брук снова сжимает мне руку.

– Тебе все станет ясно, когда ты ее увидишь.

Больница представляет собой раскинувшееся во все стороны огромное здание с миллионом входов, корпусов и павильонов. Однако я радуюсь каждой дополнительной секунде, которая уходит на то, чтобы спросить дорогу, отыскать не замеченный прежде лифт, потому что тем самым я ненадолго оттягиваю встречу с неизбежным, которое скоро станет реальностью. С чего я решила, что это хорошая идея? К тому времени, как мы приходим в приемный покой, я дышу учащенно, но стараюсь не привлекать к себе внимание. Хватаюсь за дверную раму, чтобы не упасть, а когда поднимаю глаза, вижу маму.

Она тут же с улыбкой вскакивает мне навстречу, протягивая руки. Ее глаза опухли от слез, щеки заметно ввалились, и не понятно, ела ли она хоть что-нибудь с моего отъезда на Каталину.

Я бросаюсь к ней в объятия.

Она крепко прижимает меня к себе и не отпускает даже несколько долгих секунд спустя. Все в порядке. Я для этого и приехала. Вдыхаю ее запах – привычный цветочный кондиционер для волос смешался с запахами из самолета – и хочу еще сильнее вцепиться в нее. Какая-то первобытная часть моего мозга озаряется радостью от ее близости и твердит, не переставая: «Мамочка, мамочка, мамочка».

Брук присоединяется к нашим объятиям, и мы втроем заливаемся слезами. Когда мы наконец отстраняемся друг от друга, я замечаю сидящую рядом с мамой женщину, с живым интересом наблюдающую за нами. По виду ей за пятьдесят, у нее изящная челка и сшитое на заказ платье.

– Эбби, это Эллен, – знакомит нас мама.

– Я много слышала о тебе, – вежливо говорит она, хотя в ее глазах таится усталость. Я же прикусываю язык, чтобы не ляпнуть в ответ: «Забавно, а я узнала о вас всего пять минут назад».

Ее правая рука начинает мелко дрожать. При виде этого спонтанного и непредсказуемого проявления хореи у меня немеют пальцы рук. Эллен – первый человек с болезнью Гентингтона, которого я увидела вживую. Вдруг мне кажется, что я смотрю в магический шар гадалки на себя в будущем.

– Как папа? – спрашивает Брук, и ко мне снова возвращается чувство головокружения.

Эллен с мамой одновременно открывают рты и неловко кивают друг другу, уступая право ответа. Ясно, что именно Эллен – тот человек, кто изо дня в день следит за здоровьем папы и общается с врачами, а мама – всего лишь незнакомка, вдруг появившаяся из ниоткуда.

Однако именно с ней он создал нас. Похоже, этот довод перевешивает, потому что Эллен садится обратно на стул.

– Хорошая новость в том, что компьютерная томография подтвердила отсутствие кровоизлияния в мозг, – сообщает мама. – Еще сутки папа пробудет под тщательным наблюдением. Очень скоро нам разрешат его увидеть.

Я покачиваюсь, будто все еще нахожусь на палубе парома. Хочу понять, что говорит мне мама, но одолевает головокружение, рот становится сухим, как древний пергамент. Воды. Мне нужен глоток воды.

Должно быть, в поисках автомата с напитками я где-то не туда свернула, потому что ряд лифтов я так и не нашла и оказалась блуждающей по лабиринту коридоров. На табличках нацарапаны фамилии пациентов, за каждой дверью – страдание чьей-то семьи. Джонс, Эрнандез, Люббич. Все это тяжким грузом давит на плечи, и я совсем было собираюсь послать Брук СМС с просьбой найти меня, как замечаю знакомую фамилию.