Виктория Мальцева - Игры на раздевание

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍В момент признания лицо Кая стало серым. Страшным. Я пыталась объяснить, он не перебивал, слушал. Просила прощения, уверяла, что сожалею, что споткнулась и больше никогда так не поступлю. Он ничего не отвечал. Только спросил:

— Всё?

— Всё, — мне действительно больше нечего было добавить. Вину свою я признала, что ещё?

Он встал и вышел. Вернее, ушёл, но я была уверена, что вернётся. Семь лет почти с детства — это слишком много, чтобы вот так, одним махом, всё закончить, вырвать себя из любимого, а его из себя. Как только первая боль схлынет, он найдёт в себе силы простить. Кто не совершает ошибок?

Но проходили дни, складывались в недели, а он не возвращался. Где он был — никто не знал.

Я позвонила, он принял звонок. Глотая слёзы, предложила:

— Измени в отместку! И вернись. Главное — вернись!

И получила в ответ:

— Уже. И не раз. Не помогает. Как только поможет, вернусь.

Боли большей, чем в тот миг, я ещё не знала. И никогда-никогда до этого момента не осознавала во всей полноте и фундаментальности, кем именно являлся для меня Кай Керрфут. А был он всем, что связано со словом ЖИЗНЬ.

Его не было три месяца, и каждый день я знала, что он это делает — пробует всех подряд, впервые в жизни дорвавшись до разнообразия.

Вернулся он другим. Безвозвратно изменённым. В его глазах поселились дерзость и жестокость — те же, с которыми он молотил своих обидчиков в школе.

Помню, как дрожала своим выбритым во всех важных местах телом не в силах согреться даже под тёплым одеялом — ждала его в нашей спальне — самой большой и светлой комнате с панорамным окном и выходом на террасу. Но он так и не пришёл — лёг спать на полу в единственной свободной и самой маленькой комнате с синими стенами и двумя узкими окнами. На следующий день Кай приволок себе из Икеи односпальную кровать, а я так никогда и не переставала ждать его, каждый вечер страдая от одиночества в нашей постели, но веря, что простит, тихонько войдёт, ляжет рядом, согреет, обнимет. В бессонные ночи я смотрела на дверь и говорила с ним мыслями, звала.

Но он так и не пришёл.

Просила прощения много раз, и даже однажды в прямом смысле на коленях, чем вызвала у него только раздражение. Год спустя, когда, казалось, падать было уже дальше некуда, он сжалился. На мой вопрос:

— Скажи, что мне сделать, что? Только бы быть рядом, хоть иногда видеть тебя, иначе… понимаешь?

Он ответил:

— Мне нужен гениальный художник.

На следующий же день я забрала документы с курса программирования BCIT и записалась в студию рисования, а в следующем году поступила на курс анимации в том же институте. Кай снова оказался рядом, а у меня появилась надежда связать свою жизнь с ним хотя бы вот так — профессионально. Рисовала я с детства хорошо, но гениальности во мне никогда не было, и он об этом знал. Я заставила гения в себе родиться, работая по ночам, всеми силами стараясь довести свои руки и технику до совершенства. Моя юность закончилась в тот день, когда он назвал то единственное, что ему было от меня нужно. Но я никогда не жалела и почти добилась своего: он был рядом.

Всё встало на свои места: Кай окончил институт, поработал четыре месяца в Фортните, успел продвинуться по службе и уволился со словами:

— Жизнь слишком коротка, чтобы проживать её роботом.

Он нанялся на стройку, дико уставал, но работал три дня в неделю, а остальные четыре, включая ночи, оставались целиком в его распоряжении. И он всё время думал. Его идеи фонтанировали быстрее, чем я успевала составлять план по их реализации. Лейф последовал примеру Кая — тоже уволился, но подрабатывал, в отличие от Кая, в фирме отца. Втроём мы начали наш первый проект — компьютерную игру по мотивам фэнтезийного бестселлера. Позже к нам присоединился и Олсон.

Жизнь вместе, в квартире Кая, была не прихотью и не данью популярному в то время сериалу «Друзья», который никто из нас ни разу так и не посмотрел, хоть и сравнивали нас с ним почти постоянно, а была она прямым следствием острого недостатка времени на переезды, встречи, обсуждения по телефону.

Мы засыпали там, где работали — вокруг Кая, кто где отключился, у кого где сели батарейки. И однажды я проснулась, обнаружив свою голову на его плече, вдыхая запах его кожи и геля, чувствуя всё то же, что и раньше, ни на йоту меньше, а только больше, глубиннее, болезненнее, теперь по-взрослому ценя каждое мгновение. В тот вечер мне показалось, что он если и не простил, то сделает это в ближайшее время, потому что ценит путь, который я уже успела пройти, и по которому буду идти до конца своей жизни.

Кай работал, экран освещал его сосредоточенное лицо, он вершил в тот миг наши судьбы, а меня волновало только одно:

— Кай, ты простишь меня когда-нибудь?

— Давно простил, — ответил он так же шёпотом. — Спи.

И поцеловал в лоб. Впервые за два года. В ту ночь я заснула самым спокойным и беспечным сном: праведным, прощённым, полным надежд.

Жизнь налаживалась, счастье воссоединения с самым главным для меня человеком уже буквально маячило на горизонте, и в мою голову пришла идея закатить грандиозную вечеринку. Ребят пригласила много и всем разрешила приводить друзей: Кай никогда не был скупердяем — пива хватит на всех.

Так в нашей обители появилась она — миниатюрная слегка пришибленная Аутистка.

Нет, в тот момент я ещё не знала о её пикантных проблемах, как и о том, какую роль она сыграет в моей судьбе. Он не видел её, вернее, видел глазами, как и все мы, но не более того. И я потеряла бдительность, подпустила её слишком близко, хотя устранить могла сразу, и помощники были:

— Дженни, эта мелкая в жёлтой кофте… Кай смотрит на неё, — предупреждает Марина.

Марина, абсолютно не владея всей информацией, но имея поразительное социальное чутьё, сумела просчитать практически с первого взгляда, что мой Кай и Аутистка споются. А я была слишком уверена в себе и не видела угрозы в тех, кого общество заклеймило диагнозом. Я боялась красивых и длинноногих, блистательных и остроумных, но игла со смертью всех моих надежд на своём конце оказалась в руках самого убогого создания, какое мне вообще довелось повстречать. Хуже только наркоманы на Хастингс стрит.

— Разве только на неё он смотрит? — отшучиваюсь.

— Не только. Но есть в его взгляде… нечто такое… Спорим, я сделаю так, что она исчезнет в ближайшие пятнадцать минут? С этой дурочкой даже напрягаться не нужно!