Виктория Мальцева - Бонус Дамиена

У меня дети — индиго, все четверо. Я бы полез и в снег, и в дождь, и сам бы кого-нибудь подбил, но не Дариус, потому что у него разум прежде всего. И сейчас я не только горжусь им, но и благодарен за то, что он думает о матери, осознавая её уязвимость. И это не Мел, как ни прискорбно. Ева стала настоящей матерью для Дариуса, полноценно восполнив пробелы Мелании, и я благодарю Бога за то, что моей бывшей жене хватило ума позволить Дариусу жить с нами — она оказалась не настолько эгоистичной, чтобы лишать сына семьи в угоду своим принципам.

— И что дальше? Избил его?

— Пришлось. Иначе бы он не заткнулся.

Мой отец сейчас сказал бы «кулаками споры не решают».

— Ну ладно, избил так избил. В другой раз подумай, как ударить словом, и тут я не оскорбления имею в виду.

— Я не умею словом, пап.

Знаю, это проблема. Я вот умел и словом и кулаками, а разве это принесло мне счастье? Как умеет, так и стоит за себя мой ребёнок.

— Окей, Дариус. Я тебе доверяю, и знаю, что в каждой ситуации ты выбираешь оптимальный путь.

— Спасибо, что понял, — почти заметно улыбается.

Я улыбаюсь в ответ, потому что действительно им доволен, и получаю:

— Тебе надо будет к директору зайти по этому поводу… но не обязательно сегодня, ты же с дороги устал?

— Зайду. Обязательно зайду, но не сегодня. Не переживай на этот счёт — разберёмся, — подмигиваю.

Конечно, не сегодня: в это утро у меня есть дела поважнее — до чёртиков соскучившаяся жена.

С развозкой детей по школам управляюсь за полчаса, но вернувшись, обнаруживаю, что моя жена так и не просыпалась. Быстро принимаю душ и в полной готовности укладываюсь рядом с Евой, нарочно стараясь быть немного более шумным. Но она всё равно спит, только, вздохнув, один раз улыбается во сне. Вот даёт! Видать, хорошенько вчера напилась успокоительного!

Angus Julia Stone — Stay With Me — Live Spotify Sessions 2015

Tom Odell — Magnetised (Acoustic lyrics)

Jon Bryant — Light

Я смотрю на неё спящую, смотрю и не могу наглядеться, не способен оторвать своих глаз: немного спутанные волосы, фарфоровый лоб, идеальные брови, глаза, нос, скулы, чуть приоткрытые губы — картинка моего персонального счастья. Только моего.

Солнечное пятно медленно ползёт по подушке, захватывает подбородок, щёку и вот уже целиком ложится на любимое лицо. В ярком свете плотно сомкнутые веки кажутся ещё более хрупкими — я могу видеть десятки тончайших, почти микроскопических вен, несущих кровь от её сердца или обратно к нему. Они подрагивают, морщатся, стараясь лучше выполнить свою работу — спрятать глаза моей спящей Евы от света.

Не выдерживаю и склоняюсь, загораживая их от лучей, невесомо касаюсь губами. Это даже не поцелуй, нет, это квинтэссенция моей нежности, проявление давно поработившего чувства, границ которого я так в себе и не отыскал.

Может ли мужчина так любить? Может: Алекс так любит, и я так люблю. Нас двое и мы мужчины.

Ева не просыпается, несмотря на мои хоть и скромные, осторожные, но всё же интервенции. Моя ладонь давно обследовала её бёдра, убедившись в наличии белья — жена меня не ждала, была уверена, что приеду только через день, не ожидала «сюрприза».

К моей невыразимой досаде обстоятельства безжалостно лишили меня удовольствия обнимать во сне обнажённую жену: мы не спим без одежды с тех пор, как подросли дети — всегда есть шанс найти утром кого-нибудь в своей постели. Или всех троих. В наши обычные ночи Ева спит в моей футболке, но всегда без белья — маленькая дань утешения моему желанию, и я в любой момент могу пройтись ладонями по её бёдрам или заглянуть в более интересные места. Ну а потом, не отвлекаясь на раздевание, логически продолжить начатое. Это — самое любимое моё удовольствие, самое желанное и самое неистребимое.

Но сейчас Ева в белье. Вернее, не совсем уже в нём… но всё равно не просыпается. Я уже раз пять поцеловал её в губы и обнаглел до того, что стянул трусики полностью, но моя супруга всё также продолжает спать, смешно и по-детски подложив ладонь под щёку.

И я просто жду, жду и любуюсь, думая об очень многих вещах, главная из которых — я мог никогда не узнать, каково это, любить её. Задерживать дыхание, глядя на неё. Прислушиваться к учащённому сердцебиению в собственной груди и осознавать трепетность живущего в ней чувства.

— Я люблю тебя… — внезапно вырывается, пусть и шёпотом.

Евины глаза моментально распахиваются. Мгновения она смотрит на меня своим сонно-рассеянным взглядом, узнаёт, обвивает руки вокруг моей шеи, уткнувшись носом ключицу, и я уже начинаю думать, что она снова уснула, как вдруг слышу совершенно спокойный вопрос:

— Ты мне снишься, или я опять что-то перепутала?

— Снюсь…

— Какой сладкий сон… голый Дамиен, пахнущий гелем для душа, купленным только вчера…

Чёрт, прокололся.

— Во сне всё бывает!

— Да? Тогда поцелуй меня, как я люблю!

Как она любит… А как она любит?

Прижимаюсь губами к линии роста волос на её лбу и долго ласкаю это место, прикрыв глаза от собственного удовольствия. Ева дышит глубже, чаще, а я опускаюсь ниже, целуя каждый миллиметр её носа, и уже почти добираюсь до верхней губы, предвкушая первый за последние три недели поцелуй, а за ним долгий путь к её бёдрам, как вдруг Ева спохватывается и, вырвавшись, убегает.

— Ты куда? — вскидываюсь.

— Зубы чистить!

— А-а! Тебе не обязательно!

Но её уже нет — спряталась в ванной. Лежу в нетерпеливом ожидании, и Ева словно знает об этом — выглядывает каждые пять секунд, энергично орудуя во рту зубной щёткой. Она улыбается, и, несмотря на тривиальность происходящего, я счастлив видеть всё это, с иронией наблюдая за собственной нетерпеливостью. Я возбуждён и не только в сексуальном смысле: меня будоражит моя реальная жизнь, каждая проживаемая минута.

Я счастлив. Счастливее всех вместе взятых людей на планете, потому что вот прямо сейчас, каких-нибудь две минуты спустя, буду любить свою женщину. Ну, разве что, только Ева, уже стоящая с довольным видом прямо передо мной, может составить мне конкуренцию.

Её руки оттягивают мою бирюзовую футболку (ту самую, что я надевал незадолго до отъезда и готов поспорить, Ева её ещё не стирала) книзу, томно растягивая момент. Наконец, они скрещиваются и, ухватившись за край, поднимаются, открывая моему взору… всё.

Чёрт, мне сорок, а дыхание перехватывает так, будто четырнадцать, и женщина раздевается передо мной впервые. Мои руки тянутся сами собой, притягивают её живот к губам, и я целую жадно, исступленно — изголодался, истосковался, соскучился.

— Ты хочешь убить меня, женщина? — шепчу в её живот, целуя шрам — всегда начинаю с него. — Я три недели без интима!

Привычно резким и почти неосознанным жестом укладываю Еву на простыни, не отрываясь от её живота, скольжу языком по коже, поднимаюсь к татуировке, ласкаю это место, сходя с ума от кайфа, переключаюсь на грудь и слышу томный протяжный: