Виктория Мальцева - Вечность после…

Лурдес показывает другое фото, где мужчина выглядит уже намного старше, он носит очки и от висков и дальше к затылку у него частично седые волосы. Он улыбается широченной улыбкой и указывает пальцем на нечто, чего не видно в кадре.

— Эту фотку я сняла примерно два года назад, до того, как родители уехали в Израиль. Рожать.

— Рожать? Сколько им лет?

— Матери было сорок девять. Отцу пятьдесят. Сейчас — на два года старше.

Мои глаза округляются, а Лурдес закатывает свои:

— Дааа! Я отношусь к этому точно так же. Мать, блин, на сносях на старости лет! Я сама чуть не ошалела, когда узнала!

Я рассматриваю фотографию внимательнее и вдруг узнаю на ней знакомое лицо — не раз его встречала в журналах и на телевидении.

— Твой отец известная личность?

— Что-то вроде. Эй, красавчик! Можешь уделить мне минуточку? — машет официанту, профессионально «щуря глазки».

Лурдес заказывает себе ещё чашку кофе.

— Ещё по кофе?

— Нет, мне хватит.

— Давай с коньячком!

— А здесь и такое есть?

— Здесь, как и везде, только кофе, а коньячок у меня с собой!

Вынимает из своей студенческой брезентовой сумки крохотную бутылочку:

— Одна ложечка, а вкус с обычного в момент меняется на волшебный!

Я отвечаю улыбкой на изображающее неземное наслаждение лицо моей новой подруги и соглашаюсь на кофе с коньяком. Правда вливала его Лурдес совсем не по ложечке, а от души.

— Ну, так вот, никто кроме меня не догадывался об их «сюрпризе»!

— А ты как узнала?

— Не поверишь, случайно. Говорила с матерью по скайпу и вдруг поняла, что уже несколько месяцев не видела её в полный рост. Звонит и только лицо в экран вставляет. Если кто и ходит, то только папа. Но он, типа, смертельно болен.

— Почему «типа»?

— Да потому что больным он не выглядел, а вот мать располнела. Я сразу просекла: она в положении!

— И как, не ошиблась?

— Нет. Отец хоть и носил всю жизнь мамочку на руках, но не нудел ей в ухо, что пора уже фруктового салатика поесть. Он как это произнёс, я сразу их заподозрила! Мать зашипела на него, а поздно — я догадливая. Он просто не знал, что я в эфире, вот и прокололся. В общем, пришлось собирать делегацию и ехать выводить их на чистую воду.

— Слушай, у тебя прямо не семья, а мексиканский сериал!

— Нееет, — тянет. — Ни разу не сериал, скорее драматическая lovestory со счастливым концом. У родителей только, правда. А у нас… — вздыхает, — всё плохо. Ну вот скажи, какой смысл Соньке жить с Антоном, если она его не любит? А я ну вот прямо сохну! Как в мексиканском сериале, блин!

Лурдес подливает себе коньяка в кофе.

— А Антон кого любит?

— Ну, слушай… — кривится, недовольная вопросом, — он думает, что Софи — его звезда, но это полный бред.

— Почему?

— Ну, видишь ли, Бог парует людей по некоторым ключевым моментам. И вот Сонька с Антоном, они не пара, понимаешь? Софи — одухотворённо-возвышенная мадам, ей нужна драма, если любить, то какую-нибудь придурковато-калеченную личность, типа Эштона! А Антон, он такой прямой и понятный, конкретный и брутальный… в общем, Сонька никогда его не полюбит. Да и он рано или поздно упрётся в её идейность, и она точно начнёт его раздражать. И что важно: когда мне было шестнадцать, Антон меня поцеловал! Они тогда с Соней не встречались ещё, но она ему нравилась.

— И что потом? После поцелуя?

— Позвонил на другой день и извинился, сказал, что был в невменяемом состоянии. Это правда — он был пьян: у Лёхи на вечеринках они вечно в хлам напивались, но сейчас брат уже без пяти минут женатый человек и трезвенник. Так вот, главная моя мысль — Антон в ту ночь, однозначно меня хотел. Причём ооочень хотел, понимаешь, о чём я?

— Да, — признаюсь.

— Ну и вот: счастье было почти в кармане, но… — изображает страдание, — малолетство меня подкачало! Антоша не решился, оправдав своё бегство отговоркой «вовремя опомнился».

— А Лёха это кто?

— Это мой самый старший брат.

— Господи, сколько их у тебя?

— Тааак… ну смотри: моя мама изменила своему первому мужу с моим папой. Но до этого у неё уже был Лёха. Пока они были вместе, мой папа изменил моей маме со случайной девицей (ну, он говорит, что не изменял, мама от него отказалась, и он с горя начал искать, с кем бы ему семью замутить), и родился Эштон — мой второй брат. А у мамы с её первым мужем родилась Сонька. То есть Лёха и Сонька полностью родные, а со мной у них только мама общая. А с Эштоном — только папа. Поняла?

— С трудом.

— Ну вот. Потом папа начал умирать, и мама поехала его лечить, они снова спелись и она наконец решилась выйти за него замуж, и почти сразу родилась распрекрасная я! — рисует нимб над своей головой.

Я смеюсь с этого представления, а она продолжает:

— Потом не понятно, что вышло, вроде папа и не изменял маме, а она сама во всём была виновата, короче, тут я сама путаюсь в их Санта-Барбаре, но у папы родилась ещё одна дочь от другой тётки — Аннабель. Поэтому, — вздыхает, — нас много. И ещё один брат — Амаэль, родился полтора года назад. С Лёхой у них разница… в тридцать лет!

Я не знаю, как реагировать на всю эту информацию:

— Слушай, Санта — Барбара отдыхает в сравнении с твоей семьёй!

— По глазам вижу, что ты запуталась, — констатирует. — Но это нормально. Мама пишет роман обо всей этой эпопее, хочет рассказать миру о своей настоящей любви и о папиной моногамной. Так что, если захочешь, когда-нибудь прочитаешь.

— Ты заинтриговала, — соглашаюсь. — Если она решится опубликовать — обязательно прочитаю!

— Я тебе пришлю копию с автографом автора, — одаривает меня широченной улыбкой. — Ну, так ты расскажешь свою lovestory?

— Я?

— Ты, — подмигивает. — Влюбилась в родного брата? Раз и навсегда? Никого кроме него не видишь? Не можешь устроить личную жизнь?

Я согласно киваю. Ну, а что? Смысл скрывать, если она и так всё знает?

— Добро пожаловать в клуб запретно влюблённых! — достаёт ещё одну крохотную бутылочку коньяка и разливает прямо в чашки из-под кофе. — Чин-чин?

— Спасибо за душевный приём, — поднимаю свою чашку. — Членские взносы платить не надо?

— Только откровенничать! — хитро улыбается. — Ну, рассказывай!

Мне двадцать восемь, а я по-прежнему игнорирую мужчин, избегая не просто отношений, но даже их взглядов: Вейран оставил «в наследство» неискоренимое чувство брезгливости. Стоит только представить любую заинтересованную мужскую особь раздетой, как меня тут же затапливает отвращением. Толкает ко дну.

Лурдес считает это ненормальным. Кажется, она даже использовала слово «отклонение», когда настойчиво советовала не культивировать в себе этот заскок. Но суть в том, что в отличие от Лурдес у меня нет желания ни знакомиться, ни заниматься сексом, ни даже просто общаться с парнями.