Виктория Мальцева - Вечность после…

— Ну, — сухо возражаю, — Дамиен тоже не сам это придумал — украл идею из собственного фильма.

— Ключевое слово — собственного!

— Но сценарий-то не он писал. Этот жест придуман женщиной.

— Чёрт с ним, с жестом, слова-то — его! И адресованы они только тебе! Боже! — всхлипывает, — это так романтично и болезненно одновременно!

Промокнув салфеткой свои покрасневшие глаза, добавляет:

— Жаль только, что в жизни у запретной любви не бывает таких хеппи-эндов, как в книгах.

— Ну почему же, ты — пример счастливой развязки.

— Я — исключение! — восклицает. — «Старший» вмешался, а без него, сами мы бы не разрулили!

Лурдес говорит о своём отце. Каким-то чудом ему удалось встряхнуть семейную доску и перебросить фигуры на «правильные» клетки: Софи вышла замуж за Эштона, у них сейчас медовый год, а Лурдес почти месяц встречается с Антоном. И у них уже состоялся важнейший разговор о том, чтобы жить вместе. Она бы совсем растворилась в своей неожиданной счастливой любви, если бы не командировки её возлюбленного — в такие моменты она едет ко мне «болтать по душам, смотреть кино и пить коньячок».

За этот год мы успели почти сродниться. Как это вышло и почему, я и сама не понимаю. В свой День Рождения Лурдес устроила мега вечеринку, куда буквально заставила прийти и меня, и хотя я не «зажигала» так же отчаянно, как именинница, зато имела шанс познакомиться и узнать её братьев и сестёр. Это стало важным событием в моей жизни: каждый из них — необыкновенная, многогранная личность. Вообще, их семья — новогодняя ёлка, украшенная старинными игрушками ручной работы, где все без исключения — произведения искусства со своей собственной особенной душой. Ты обречён «влюбиться» в эту ёлку «однажды и навсегда».

Вздыхаю, Лурдес достаёт сигарету, закуривает.

— Мисс, согласно закону в ресторанах и кафе курить нельзя! — нервно раздаётся прямо у нашего стола.

— У меня стресс, понимаешь? — Лурдес как гипнотизёр таращит на него свои глаза.

Молодой официант столбенеет от тёмного, почти чёрного взгляда моей подруги с горячими, иногда кипящими испанскими генами.

— Боюсь, другим посетителям это не понравится… — вяло тянет вполне себе развитый физически и умственно парень.

Бедолага понятия не имеет, что против Лурдес у него нет шансов, ни единого.

— Объясни им, что если я сейчас не закурю, то, скорее всего, покончу с собой в вашем туалете. Жизнь придавила, понимаешь? Очередной девятый вал дерьма… Неужели у тебя ещё не было? — и смотрит ему прямо в глаза, совершая лишь один плавный взмах ресниц, и всё, мне и смотреть не нужно, чтобы знать: парниша в плену, окончательном и бесповоротном.

— Окей, ещё пару затяжек и закругляйтесь. Иначе сработает пожарная сигнализация.

— Пару затяжек и точка! — заверяет Лурдес, сексуально выдыхая облако дыма.

Официант удаляется, но та часть его, которая не официант, а просто мужчина, уже прочно прикована всем своим астральным телом к нашему столику.

— Забавный паренёк… — Лурдес выпускает очередную порцию дыма, косясь в сторону барной стойки.

— Угу, — соглашаюсь, — и симпатичный.

Глаза подруги мгновенно загораются идеей:

— Почему бы тебе не рассмотреть возможность… ну, просто как возможность?

— Потому что он уже как муха залип в твоей ядовитой сети, и потому что у меня уже есть планы!

— Неужели?!

— Да.

— И что же ты сделаешь?

— А что бы сделала на моём месте ты?

— Я?!

— Да, ты.

Лурдес театрально откидывается на спинку своего кресла, отбрасывает гриву мелко вьющихся волос за спину и малиновыми губами распинает мою глупость на кресте своей простой мудрости:

— Для начала, я никогда, слышишь? НИКОГДА не отпустила бы его из своей жизни. НИКОГДА не отдала бы его ЕЙ. Ни одна шлюха до самой его старости не прикоснулась бы к нему, ни одна тварь не протянула бы в его сторону руку!

— Он мой брат, Лурдес! У нас одна кровь! Наши дети родились бы больными и неполноценными!

— Когда жизнь дарит ТАКОЙ подарок, любовь и желание ТАКОГО мужчины… — впервые вижу, чтобы всегда и всё контролирующая подруга задыхалась, пытаясь справиться со шквалом нахлынувших эмоций, — мне было бы плевать, кто он, по большому счёту. Да хоть с планеты Х в созвездии Альфа Центавра!

— Знаешь, с инопланетянином, пожалуй, было бы проще. Общество готово принять гуманоида, но вот родного брата — нет. Мы обречены быть извращенцами в глазах людей.

— А вот скажи мне сейчас одну вещь, — Лурдес внезапно резко подаётся вперёд, растянувшись животом на нашем столе, так что её лицо оказывается прямо перед моим.

— Какую?

— Вот тебе сейчас, после всего, что с тобой было, после того, как ты узнала, что значит быть овощем, после всех мыслей покончить с собой, не всё ли равно, что скажут и что подумают люди?

Делает паузу, чтобы дать мне возможность осмыслить уже сказанное, затем вбивает гвозди в мою плоть:

— От людей можно скрыться — всегда найдётся место, где никого из вас не знают. Детей можно усыновить, можно зачать, используя ваши клетки и клетки доноров. Один ребёнок твой, один его, а выносит суррогатная мать или даже ты, но проблема изначально яйца выеденного не стоила, ты хоть понимаешь это? Проблема с самого начала была только в твоей голове, и слава Богам, сегодня, прочитав слова, мимо которых ты годами ходила, не решаясь взглянуть правде в глаза, тебя, наконец, осенило!

Лурдес снова откидывается на спинку своего кресла и снова закуривает. Красавчик за барной стойкой угрожающе вытягивается, но Лу показывает ему жестом, что мол, «две затяжки, не более. Очень нужно!» Парень кивает, слегка улыбнувшись, а подруга снова фокусируется на мне, выдав очередную мудрость:

— Не теряй времени ни на меня, ни на этот город. Ты всё верно решила: езжай к нему прямо сегодня, прямо сейчас.

— Он женат. У него семья.

— Детей нет, а это уже полдела. Кроме того, посмотри внимательнее на их снимки.

Лурдес толкает ко мне свой планшет со знакомым фото:

— Видишь? Что и требовалось доказать: твой Дамиен если и спит с ней, то только каждый первый понедельник следующего за отчётным месяца. Перед нами недолюбленная женщина — практически учебный экспонат!

— Как всё просто у тебя… — думаю вслух.

— Да в жизни вообще всё не так и сложно, на самом деле! Думать надо, думать!

— И это не всегда помогает.

Затянувшись в третий, последний раз, Лурдес нервно тушит почти целую сигарету в собственном бокале недопитого мартини:

— Езжай к нему. Главное теперь, чтобы не оказалось слишком поздно!

И я еду, лечу к нему, сияя надеждой, светясь миллионами планов, мыслей, идей. Я думаю о том, как обниму его, как он обнимет меня. Как попрошу прощения за свою слепоту и скудоумие. За готовность идти на поводу у норм морали, за слепую веру обществу и за собственную слабость. За то, что не слушала своё сердце, его сердце. За то, что была глуха, когда он просил любить его. Просил словами, своим голосом и этими размашистыми белыми буквами на кирпичной стене, местами уже пожелтевшими от времени и тысяч прочитавших их людей.