Виктория Мальцева - Вечность после…

Как-то раз Альба сообщила утром, что ей приснилась розовая река, и в той реке плавал папа. Дамиен очень внимательно её слушал, смотрел, потом неожиданно обнял, прикрыв глаза, а днём упал с декорации, объясняя актёрам смысл снимаемого эпизода. Остался цел, но повредил руку, и когда мы дома меняли повязку, промывая под краном рану, Альба заметила:

— Розовая река!

Дамиен здоровой рукой притянул её голову к своему животу, и от вида их прижатых друг к другу фигур в моём сердце защемило от понимания чего-то глубинного, важного, того, что не даётся просто так и не дарится всем.

Иногда, когда боевые действия принимают угрожающие масштабы, нам приходится «разводить» мальчишек по разным комнатам. Но бывают и периоды добровольного затишья: новые игрушки, планшеты или просмотр мультфильмов. Если хочешь покоя, включи детям мультики, другого пути нет! Однако злоупотреблять нельзя: Канадский институт здоровья не позволяет проводить детям у любого рода экрана больше двух часов в день.

Да, наша с Дамиеном мечта о большой семье всё-таки стала реальностью, хотя в чудеса мы никогда не верили. Теперь у нас четверо детей: старший Дариус и тройняшки: Джордан, Элайя и Альба.

Их выносила и дала жизнь не я, но зародились они от соединения моих клеток с клетками Дамиена в лаборатории Vancouver Fertility Clinic. Мы не планировали троих, рассчитывали на одного и обговорили с суррогатной матерью вариант вынашивания двойни в том случае, если после подсадки приживутся два эмбриона, а не один из пяти, как это чаще всего бывает. Прижились три. Причём с первой же попытки. Как выяснилось, наши с Дамиеном клетки оказались не только способными давать здоровое потомство, но ещё и производить необыкновенно «живучие» эмбрионы, умеющие не просто цепляться за жизнь, а не отдавать её ни под каким предлогом.

Были и трудности: врачи настаивали на удалении одного, и мы даже почти согласились, пока не упёрлись в дилемму: кого из троих?

Продали родительский дом, чтобы оплатить вынашивание и роды тройни.

Алекс, друг Дамиена и отец моей любимой подруги (хотя она у меня всего одна), негодовал по этому поводу, расценив наш поступок глупым — отчий дом слишком ценен, чтобы расплачиваться им в клинике. Конечно, Алекс мог бы помочь с оплатой ещё ста тысяч подсадок и вынашиваний, но нам было важно сделать это самим.

И, кроме того, для нас с Дамиеном в том доме не было никакой ценности, он стал олицетворением прошлого, о котором мы хотели бы забыть, поэтому расстались с ним без единого сожаления — в нашей новой жизни плохие воспоминания не нужны.

Дети, все трое, родились здоровыми, красивыми и похожими на нас с Дамиеном. Во время родов и мы, биологические родители, и наши друзья — Лурдес и Алекс ждали появления на свет младенцев в специальной комнате. И только нам с Дамиеном позволили зайти в родильный бокс во время кульминации процесса.

Увидев моё лицо после того, как всё закончилось, Лурдес многозначительно подняла свои идеальные брови и подытожила все предшествующие мои боли, страхи и переживания по поводу того, что выполняю эту природно-женскую обязанность не я, фундаментальной фразой:

— Ну! Я же говорила, что ты НИ-ЧЕ-ГО не потеряла!

Да, увиденное максимально приблизило и меня к этой мысли. Даже Дамиен прошептал на ухо:

— Знаешь, а я рад, что этот кошмар сейчас проживаешь не ты. Я бы не выдержал!

Но если бы мне дали шанс выбирать, я бы всё-таки прошла через этот монументальный процесс сама: хочется узнать, прочувствовать, каково это, когда из тебя после девяти месяцев ожидания, многих часов самого главного в жизни труда, боли и мучений вынимают твоё чадо и кладут его на твою грудь. А ты плачешь от счастья и удовлетворения собой.

Наших детей не клали на грудь суррогатной матери — завернули в пледики и вручили нам. И мы плакали с Дамиеном вместе, но он почему-то в этот важный и трогательный момент не любовался нашими с ним детьми, а целовал мои губы.

Если бы меня спросили, что я люблю больше всего в своей теперешней жизни, я бы ответила — поздние вечера. Когда суета сует достаточно устанет за день, чтобы спокойно послушать вечернюю сказку, задать осмысленные вопросы и получить на них содержательные ответы. Когда после поцелуев в спящие макушки я направляюсь в спальню к мужу и, всякий раз, предвкушение рождает улыбку и щекочет нежные внутренности моего живота. Потому что он всегда ждёт меня, всегда нетерпеливый, свежевыбритый и пахнущий гелем, который я для него покупаю. И на нём всегда нет белья: это прямой намёк на то, что филонить нет смысла.

Мы никогда не говорим о моей неполноценности (хотя муж и вовсе запрещает мне использовать это слово), но однажды Дамиен потерял осторожность и сказал, что ему повезло — у меня не бывает «технических профилактик». Я не знала, как реагировать. Мне до сих пор сложно принимать себя такой, но он, мой муж, мой Дамиен, сделал это давным-давно, и, видя в его глазах безграничную любовь, а часто и восхищение, я ощущаю именно её — полноценность.

Пока дети заканчивают свой завтрак, я выхожу на террасу. Стою, вытянув руки, и держусь ими за стальные перила стеклянной конструкции борта. Солнце уже встало, разлив своё золото на серой глянцевой поверхности спокойного в это сентябрьское утро залива. Солнце — не частое явление в наших краях, поэтому в такие дни, как сегодня, хочется быть ближе к нему, подставить лицо лучам, закрыв на время глаза.

Как только мои веки опускаются, сознание стремительно возвращается в прошедшую ночь: белый Мустанг несёт меня по ночному хайвею, я упиваюсь скоростью, адреналином и гипнотизирующей красотой задних фар чёрного Мустанга Дамиена. Он всегда впереди: как бы муж не объяснял мне премудрости и тонкости гонки, не учил чувствовать машину, правильно выжимать сцепление и газ, насколько ни была бы моя модификация новее, резвее, мощнее, мне его не обойти. Никогда. Я всегда позади, всегда за ним, всегда спешу за его огнями.

Шесть вертикальных алых полос — по три с каждой стороны, приковывают мой взор, погружая в состояние, похожее на транс. Это не просто огни задних фар его машины, это мой маяк, ориентир, которого мне нужно держаться. Дорога слишком опасна и непредсказуема, я не доверяю ни ей, ни людям, её построившим. Я верю Дамиену, и он прокладывает для нас обоих путь, минуя развилки и съезды на другие уровни автобана, набирая скорость и сбрасывая её, меняя полосы. Он даёт мне возможность разогнаться и попробовать на вкус скорость, удовольствие от игр с ней и управления моим резвым белым конём, но только на тех участках, которые сочтёт безопасными.

В этом движении у меня нет свободы, я лишь следую за ним, ориентируясь на шесть его красных огней, но весь смысл в том, что мне она и не нужна: моё счастье в её отсутствии. Я променяла свою свободу на любовь: Евы Блэйд давно уже нет, есть вторая половина Дамиена Блэйда.