Виктория Мальцева - Вечность после…

— Но ты, Дамиен, продолжал бы и дальше делать вид, что всё прекрасно, и жить со мной, радуя публику и нашу спальню своими редкими визитами, если бы Ева не попала тогда в тюрьму…

И снова моя бывшая жена права: едва только мне удалось очнуться, заглушив совесть и здравый смысл, я повез жену в тёплые края, чтобы, так сказать, закрепить результат — фактически это был наш второй медовый месяц. И я даже был доволен, понятия не имея о том, что в это самое время происходило дома. Если бы только я остался в Ванкувере и никуда не поехал, если бы сердце перекричало разум и всё-таки заставило позвонить мнимой сестре, справиться, как она там…

— Знаете, может быть, это Крис виноват в смерти вашего ребёнка, а может быть и нет — пьяный подслеповатый китаец совершил случайный наезд, уже не узнать, да это и не важно, потому что вы ребёнка не заслужили. Оба! Если так сильны были ваши чувства, нужно было бороться за них, а что делали вы? Топтали!

Звонкая правда, закладывающая своим резонансом уши.

— По крайней мере, ты, Дамиен, давил и топтал, таская меня по местам вашей истории. Ты хоть можешь себе представить, как это больно? Или ты нас обеих считаешь дурами? Она ведь наверняка рассматривала эти тупые снимки в сети…

Боже, я чудовище. Слепое, жестокое, бесчувственное. И в эту секунду трагедия, единственной причиной которой являюсь я и только я, готова раздавить меня своим многотонным прессом. Но ужасно то, что Мел мне не жаль, моя душа воет, оплакивая Евино истерзанное сердце. Я не понимаю сам, что делаю — долго, как истукан, разглядывая её ухо, целуя его.

Душераздирающая картина. Наверное, это — именно то, зачем я сегодня пришла. Не исповедоваться, не обнажить перед ней свою душу и даже не расставить точки над i, а увидеть собственными глазами ЭТО. До боли простую картину, незначительный жест, решительно и неумолимо сокрушающий мою выдержку — я плачу… нет! Я рыдаю. Душой. Последние сомнения и надежды мрут в агонии от этого зрелища: мужчина, пять лет называвшийся моим мужем, смотрит обезумевшими глазами на женское ухо, наполовину спрятанное под пёстрым шёлковым тюрбаном, и когда целует его, мягко прижимаясь губами, прикрывает глаза даже не от удовольствия, а от эйфории обладания женщиной в его руках, я вижу её — его НЕЖНОСТЬ.

Всепоглощающую нежность чувства, которое мне не дано было с ним познать. Так вот она какая, его любовь. И в эту секунду я решаю, что найду свою «нежность» во что бы то ни стало. Я найду её, а ОН — никогда мне не принадлежал и никогда меня не заслуживал. Он не был мне предназначен, любя её вот такую… болезненную, бледную, сломленную, с потухшим взглядом, съедаемую раком и помешательством, он её ЛЮБИТ! И теперь, кажется, даже больше, чем тогда в юности.

И не только он: перед глазами лицо моего четырёхлетнего Дариуса и его вчерашнее заявление о том, что Ева любит его больше, чем я. Хуже того, подозреваю, что и он привязался к ней. И сейчас, глядя на рвущий мне душу поцелуй в ухо (как тривиально, да?), меня не покидает странное и страшное ощущение, будто я не вымучила своего сына в бесконечных подсадках и гормональных инъекциях, а украла его… у НИХ.

Мел вылетает из комнаты, зажимая рот рукой.

Мои руки держат моё сломленное создание стальной хваткой. Никто не вырвет у меня её больное ослабленное тело, но как удержать душу?

Ева не Мел. Она не сможет забыть, не думать, не сумеет не чувствовать. Я знаю весь тот ужас, который могли сделать с ней те записи, лепестки на свадебном фото, снимки в сети. Внезапно вижу мир её глазами, реальность, из которой она убежала: мой дорогой дом, славу, успех, не сходящую со страниц журналов жену, наши постановочные снимки и снятые папарацци, рождение ребёнка, гламур, шик, постановочный секс… Ева в тот момент была в эпицентре своего одиночества и боли. Меня не было рядом, я наслаждался жизнью, одержав триумфальную победу в войне со своим сердцем. И знать не знал, что в день, когда тёща нахваливала мой дом и меня самого, томно подмигивая мутными глазами, моего ребёнка убили. И чужой человек, случайный прохожий, дал моей Еве шанс пожить ещё. Только он не знал, что жить она уже не может.

— Прости меня! Пожалуйста, прости! — прошу её.

Я не знаю сам, за что конкретно прошу прощения, но ясно одно — центральная фигура во всей трагедии — Дамиен Блэйд. Не стоит теперь удивляться, что Ева так много болеет. Не стоит. Она пережила то, чего я не смог бы.

Наконец, понимаю: вот она, самая большая трещина в её душе — у меня есть ребёнок, а у неё — нет. Детали встают на свои места в моём грандиозном трёхмерном ребусе: я вижу детскую и Дариуса в Евиных руках, и то, как она теперь его любит, лишь подтверждает факт, который я всегда знал — её расползающийся от боли рассудок искал способы зацепиться, найти на жизненном склоне выступ и опереться на него. Ева в первую очередь женщина, она жаждала взять в руки своё нерождённое дитя и пришла в мой дом, чтобы увидеть и подержать моего. Она неосознанно хотела быть матерью моему сыну… Сыну, рождённому для меня её соперницей.

Я мужчина и не имею права показывать слабость, но скрыть боль уже невозможно. С трудом отлепляю руку от Евиной спины, тщательно тру ею своё лицо. Набираю в грудь воздуха, насильно улыбаюсь, заглядывая в её заплаканные глаза, и говорю то, что должен, обязан сказать:

— Ева, у нас будут с тобой свои дети. И даже не один, если только ты захочешь.

— Я не из тех, кто пригоден на роль усыновителя, — морщится.

— А я не это тебе предлагаю.

— Что же?

— Ева, нам повезло — мы живём в век техник и технологий. У нас есть твои клетки, мы можем добыть мои, — подмигиваю, — а дальше — дело специалистов. И суррогатной матери.

Теперь я серьёзен, потому что говорю не просто о важных вещах, а о своих планах.

— Осталось главное — твоё выздоровление. Соберись, сделай это как можно быстрее, и уже скоро возьмёшь на руки своего ребёнка. Своего настоящего родного ребёнка.

Ева смотрит на меня внезапно увлажнившимися глазами:

— И ты готов пройти через всё это ради того, чтобы у меня был ребёнок?

— У нас, Ева. У НАС! Я хочу детей от любимой не меньше, чем ты. И всегда хотел, ты об этом знаешь.

Ева рыдает. Всхлипывает в свои раскрытые ладони, и моё сердце сжимается, глядя на это. Я знаю, как много нас обоих ещё ждёт. С каким страхом мы будем ждать первые месяцы и годы результатов её скрининга, но ещё я знаю, что с момента окончания лечения не будем откладывать наш проект ни на один день.

Как можно откладывать своих детей? Как?

— У нас будут дети, Ева. Будут!

Мой будильник звонит в шесть утра. Я могла бы выставить его на шесть тридцать, и мне определённо хватило бы времени, чтобы управиться со всеми своими делами, но только в том случае, если бы Дамиен забыл о своём ритуале.