Александр Уваров - Лемурия

Алексей покачнулся, едва не выронив трубку. Невольно глянул вниз, тут же выпрямил голову — и каруселью пошла линия горизонта.

Он отступил на шаг. Свободной рукой схватился за выступающую из бетона арматуру, изогнутую петлёй.

— Не может быть, — пробормотал Алексей. — Это ошибка… или однофамилец. Напутал что-то твой информатор, напутал. Я же сам видел этого… Искандерова. Сам видел, своими глазами. И жена…

Отпустил арматурную петлю.

— Жена его видела. Она как-то говорила… Я только теперь вспомнил… Вернее, не теперь, не прямо сейчас, а утром — вспомнил. Она говорила мне, что видела его раньше, на презентации какой-то. Рассказывала, что тогда хотела подойти… Автограф, кажется, взять… Но тогда не смогла, очередь за автографами, а у неё вечно спешка… Не успела… Но она его видела!

С уверенностью повторил:

— Она его видела! И не могла ошибиться!

— Информатор тоже ошибиться не мог, — возразил Вениамин. — Искандеров всё же человек известный. Сведения собрать о нём не так уж сложно. Искандеров пытался покончить с собой, в тяжёлом состоянии попал в больницу. Последние полгода лежит в палате реанимации. Он полутруп, Алексей Валерьевич! Полгода он под капельницами и на искусственном дыхании. Кормят через зонд, мочу сливают через катетер. Тимур сам, лично был в той больнице, разговаривал с главврачом, посетил больного в палате. Ему даже распечатку сделали записей о ходе лечения. Искандеров полгода в реанимации! Не выходил оттуда и едва ли выйдет! Это абсолютно точно!

— Кто же тогда в Нараке? — растеряно пробормотал Алексей.

И, не сдержавшись, добавил:

— Кто с моей женой?! Что за доппельгангер тут бродит?!

— Искандеров его фамилия, — растеряно пробормотал в ответ Вениамин. — Искандеров, а не это… не доппель…

Вениамин закашлялся.

— Кто-то выдаёт себя за Искандерова? — нащупал ответ Алексей.

И похолодел от внезапной догадки.

— Самозванец! Жулик!

— Точно! — радостно подтвердил Вениамин. — Жулик и самозванец! Недаром у меня сердце не на месте-то было! И я вас предупреждал: следите за сейфом! Ну, и за женой, конечно… Ваша жена никогда не видела Искандерова вблизи и не общалась с ним. Какой-то жулик, пользуясь внешним сходством с писателем и зная, видимо, о любви вашей жены к его… э-э… к его творчеству — воспользовался этим. Втёрся в доверие, закружил голову. Уж мошенникам-то это удаётся лучше, чем кому бы то ни было! А подбирается он наверняка либо к деньгам, либо к документам на собственность! И если он пока не попал на виллу…

— Твой информатор видел Искандерова? — уточнил Алексей. — Настоящего Искандерова?

— А как же! — гордо заявил помощник. — Он же профессионал! Он же знает, что верят фактам, а не словам. Не просто видел, а сфотографировал. И самого Искандерова, и даже его жену, которая при случае сможет подтвердить, что муж её за полгода не покидал…

— Есть фото Искандерова? — переспросил Алексей.

Информацию о жене писателя он пропустил… Или, скорее, просто не воспринял.

— Есть, — отчеканил Вениамин. — По электронной почте Тимур скинул. Качественное фото: вспышка, двенадцать мегапикселей! И Искандеров, и супруга его…

— Я в офис! — крикнул Алексей. — Сида месте, жди меня. Даже на минуту из офиса не выходи!

Он отключил телефон, пробежал мимо изумлённо замолкнувших партнёров и, не сказав ни слова на прощание, нырнул в лестничный пролёт между этажами, мгновенно исчезнув из поля зрения.

Застройщики зацокали языками, прислушиваясь к стихающим звукам дробного галопа.

Он не знал, можно ли назвать эту встречу случайной.

Конечно, не ожидал. Не думал, что вернётся она. Сыта приключением, страстью насыщена — та думал он, и не ждал возвращения.

А ещё…

Он шёл по набережной, по той части её, что расположена была в центральной части города, у бывшего Губернаторского (называемого иногда так же и Колониальным) квартала.

Нынешнее название этой части города, произносимое на местном языке, длинное и с обилием согласных, Искандеров запомнить никак не мог.

Потому в разговорах с местными называл эту часть Нараки просто — «старым городом», что, конечно же, было неправильно, ибо бывший Губернаторский квартал был лишь небольшой частью Старого города (так что приходилось, во избежание путаницы, какие-то ещё ориентиры в разговоре называть).

В общении же с иностранцами, в особенности с англо- и русскоязычными, вполне годно было и старое название. Гости, пожалуй, только им и пользовались при снисходительно-терпеливом отношении местных жителей к подобной бестактности (в послевоенное время, когда охватили весь штат антиколониальные выступления, именно названия вроде «Губернаторский» вызывали особую неприязнь у сторонников независимости штата).

Ему нравилась старая часть города, с её узкими улочками, смыкающимися краями черепичных крыш, резными декоративными козырьками, тротуарами, замощёнными в старые ещё времена разноцветной плиткой (частью расколовшейся уже и выцветшей от тысяч каблуков и босых пяток, от стука и топота, от деревянных колёс, колёс с металлическим ободом и колёс, обутых в резину, от песка и пыли, и, конечно же, от палящего жара и проливных дождей), с её кальянными, а ещё — с заполненными великолепной восточной всячиной лавочками, где запахи пряностей смешивались с ароматами цветочных масел (и где вполне можно было, поторговавшись всего с полчаса, купить старинную бронзовую лампу, невесть каким путём забредшую сюда из Аравии или даже Магриба, и, купив, потереть её как-нибудь на досуге, пробудив дремлющего в ней лентяя-джинна), с кофейнями и чайными домиками, с воздухом, напитанным запахами тлеющих древесных углей, жареного мяса и запечённых бананов, с жарой и духотой торговых рядов и тихой прохладой молитвенных залов.

Ему нравилась эта Нарака, сказочная и приземлённая, суетливая и отрешённо-спокойная, многоголосая и многоязычная, многоцветная и разностильная, бесшабашно-весёлая, всемирная и вечная.

Он легко становился частью этой Нараки, и из неё, такой праздничной и феерической, уходить не хотелось.

Но именно поэтому в тот день Искандеров в старый город не пошёл.

Он не хотел чувствовать вкус такой жизни, слишком привлекательной и потому — в особенности ненужной.

Запоздалая сладость жизни раздражала теперь. И к чему она? Разве только — сделать слабым. Отвратить от задуманного. Сделать неприемлемым то, что следовало принять.

Потому не шёл в город. Гулял по набережной, лишь издали поглядывая на городской квартал, где кипела, булькала, варилась, жарилась и под солнцем плавилась отпускающая его жизнь.

И всё же…

И в этот день не оставила она его совсем.

Он не знал, можно ли назвать эту встречу случайной.