Марина Светлая - Почти понарошку

- Я так и понял, - мрачно сказал Герман и достал из стола сигареты и зажигалку.

Юлька взяла пачку, покрутила ее в пальцах и хрипловато проговорила:

- Вот теперь, наверное, все. Остальное – чушь. Было сказано в порыве. Поэтому мои запасные шмотки будут валяться в твоем нижнем ящике. Я заслужила.

С этими словами она таки бросила сигареты ему в руки и вышла из кабинета, запахивая на ходу халат.

Вторую половину дня Герман напряженно заполнял бумаги, искал в интернет-магазинах несколько монографий, до чего никогда не доходили руки, порывался написать заявление и выпил бессчетное количество кофе.

Домой он явился голодный и взвинченный. Не сумев открыть дверь, зло позвонил. Открыли не сразу. Пришлось звонить повторно. Только тогда замок щелкнул. В темном коридоре он мог видеть только Дашин силуэт. Она отступила на шаг, пропуская его. И, буркнув ему что-то неразборчивое странно скрипучим голосом, скрылась на кухне.

- Какого черта закрылась? – рявкнул Герман ей вслед.

- Не в пещере живу, - голос совершенно определенно был не привычно Дашиным, а каким-то чужим.

- Оно и видно! – он ввалился за ней на кухню и ошарашено оглядел открывшуюся ему картину.

Даша сидела за столом, уронив голову на руки, и задумчивым взглядом изучала стоявшую перед ее лицом бутылку коньяка. Рядом был наполненный, но не тронутый стакан. Судя по всему, она не сделала ни глотка, но намерения были очевидны. Лицо припухшее, заплаканное. А под ногами на полу осколки стекла. Если присмотреться к самому крупному из осколков, вывод напрашивался сам собой – широкое квадратное донышко вариантов не оставляло. Это был стакан из его любимого набора. Даша вяло приподняла голову и по-прежнему скрипуче произнесла:

- Я тут нечаянно разбила… уберу…

- Что случилось? – глядя на осколки, спросил Герман.

- Долго рассказывать.

- Я никуда не тороплюсь, - он отодвинул стул, сел напротив Даши и сделал пару глотков из стакана. – Начинай!

Даша медленно переложила голову на другой локоть. И начала.

Вечерний звонок родителям закончился тем, что с утра ей тупо не дали выспаться. Звонили с восьми часов со своими поздравлениями. Даша искренно любила родной Козелец, но в тот момент готова была проклясть его – ну отчего всем есть дело до того, что она поступила в универ, именно в тот момент, когда у нее разламывается голова после шампанского? А ведь так хотелось, проводив Германа, еще часик-другой поспать, пока есть время.

Но спать уже не получалось. Телефон разрывался от звонков с поздравлениями. Потому она просто лежала, откинувшись на подушках, и вяло размышляла. Размышлялось почему-то о «муже». Тот срок, который она сама себе наметила для того, чтобы от него съехать, подходил к концу. А его отношения с Юлей все еще оставались в мертвой точке. Во всяком случае, ни о каком прогрессе он ей не рассказывал. Правда, Даша была уверена еще и в том, что он мог и просто помалкивать. При всем своем дружелюбии и хорошем отношении к ней он все-таки предпочитал многие вещи держать при себе. Как, собственно, и она. И Даша не могла сказать, что это ей не импонирует. В общем-то, импонировало ей в Германе очень многое. Пожалуй, даже слишком. И как так вышло, что к началу августа он стал центром ее мироздания, она искренно не понимала. Если вдуматься, почти все вертелось вокруг него, и дело было не только в том, чтобы вкусно накормить или стирать и гладить рубашки с халатами. Ей просто нравилось жить с ним в одной квартире, вечерами сидеть в соседнем кресле и смотреть его любимые фильмы, прислушиваться к его настроению – оно обычно звучало громко и зависело от включенной музыки. Когда ему было паршиво, он слушал Gregorian, когда настроение подходило к отметке «удовлетворительно» - переключал на Би Би Кинга. Чуточку развеять тучи над его умной головой помогали домашние кексы с вишнями (спасибо родителям за своевременную доставку ведра ягод, часть которых пошла на варенье, а часть в заморозку) и котлеты по-донбасски. За него ей было искренно обидно. И даже стыдно за все женское племя. После того, как он сгоряча озвучил ей причину своего расставания с бывшей, она всерьез недоумевала, чего им, бабам, вообще надо. И задумывалась над тем, что ей совсем не хочется, чтобы он вернул свою Юлю. «Битую чашку не склеишь», - размышляла она временами, успокаивая себя тем, что беспокоится о друге.

Но ничего не происходило. И вся эта неопределенность в совокупности ее начинала беспокоить. Меньше, чем через месяц, начнутся занятия. А к тому времени она надеялась поселиться в общежитии. Потому что когда Герман все-таки определится, мест там может уже не быть на этот учебный год! Но и оставлять его одного, пока он не сообщит ей, что спектакль окончен, с Дашиной стороны было бы нечестно.

И на фоне всего творящегося в ее жизни бедлама она совсем думать забыла про свою первую и самую сильную любовь, не считая Тони Кертиса. Бывший жених оказался бывшим настолько, что с того дня, как он покинул их лестничную площадку, она о нем почти не вспоминала. Почему-то только вспоминала иногда его Людку. Барышню тоже было жалко, если она на что-то всерьез рассчитывала.

Но Виктор напомнил о себе самым бесцеремонным образом именно в этот день, когда она, выбравшись из постели, изобретала обед и заодно ужин. Телефон затрезвонил в очередной раз, и Даша, всплеснув руками, поплелась брать трубку.

- Да! – буркнула она в телефон, даже не взглянув на экран.

- Привет! – невозмутимо проговорила трубка Витькиным голосом.

- Черт! - тяжко вздохнула Даша.

- Поздравляю!

- С чем?.. В смысле… спасибо…

- Значит, у тебя все хорошо?

- Лучше всех, - проворчала Даша. Витькин тон ей не очень нравился. Ей вообще не нравилось то, что он позвонил. Ему всегда было плевать на ее мечты – он вообще университет считал в ее случае глупостью.

- А мне, значит, мстишь, - уверенно утвердил он.

- Поверь, в университет я поступала не из чувства мести! – огрызнулась Даша. - Мне и без этого есть, чем заняться.

- Да при чем здесь твой гребанный универ! Твое право хренью страдать, - возмутился Витька. – Батя твой мне запчасти продавать по дешевке перестал. Твоя работа!

В Дашиной груди что-то булькнуло, наверное, протест. Но тут же замолчало. Это было похоже на отца. С первого взгляда и по-горячему он мог всю вину валить на Дашку. И даже сочувствовать брошенному жениху, с которым у него были вполне приятельские отношения. Но, разобравшись, начинал закручивать гайки. Когда-то точно так же он закрутил гайки Дашкиному однокласснику, который имел наглость оболгать ее в школе. Его отец долго пытался понять, почему Чугай отказался подвозить его на Киевский вокзал, где тот приторговывал своей молочной продукцией по выходным. Даше было стыдно, но отца не убедишь и не уговоришь.