Марина Светлая - На берегу незамерзающего Понта

— Ты же знаешь, сезон на носу. Но я буду очень стараться. Правда буду.

— Полька, я приеду! — хохотнула Галка. — И бестолкового своего уговорю, можно?

— Можно, можно! Все приезжайте. Будете группой поддержки.

— Слышишь, Тань, твоей Польке поддержка нужна групповая. До́жили!

— Ребенок, — усмехнулась Татьяна Витальевна. — Мы попробуем. Ладно, пойду машину из гаража выведу. Отвезу на станцию. Ты одевайся, Галка, сумки! А то и правда опоздаем.

Очень скоро они все дружно сидели в машине. Полька ворчала, что еды ей собрали на месяц, Галина уверенно возражала, что ее бестолковому этого и на два дня не хватит, Татьяна Витальевна сосредоточенно держала руль и бормотала под нос что-то про неожиданные появления на дороге озабоченных весной котов.

На вокзал приехали минут за десять до электрички, и теперь в беззлобные пререкания дочери и подруги вмешалась Татьяна Витальевна.

— Так, — поправляя очки и поднимая от ветра воротник пальто, скомандовала она. — Одеваться тепло. Кушать хорошо. Предохраняться. Кстати, ты в этом году к врачу ходила?

— Ходила, — смутилась Полина. — Что ты со мной, как с маленькой.

— А ты и есть маленькая. Хоть и с мужиком. Все нормально?

— Нормально! И вообще, у тебя уже я была, когда тебе двадцать было.

— Была, была. И при любом раскладе тебе легче жить, чем мне. Но лучше перебдеть, чем недобдеть. Кстати, я там квартиру оплатила на два месяца тебе. Если хозяйка явится, ты напомни, чтобы квитанцию на коммуналку не забыла.

— Скажу, — Полина чмокнула мать в щеку и запрыгнула в остановившийся в это самое время у платформы вагон. — И позвоню, когда приеду.

Когда двери электрички закрылись, она бодро помахала в окно рукой так и не ушедшим матери и Галине, устроившись на лавке, достала из сумки телефон, и пальцы ее быстро замелькали по экрану, словно по клавишам.

Глядя на профиль дочери, четко очерченный в окне вагона, Татьяна Витальевна снова сжала воротник пальто. Сердилась. Устала. И даже не пыталась этого скрыть. Впрочем, от кого скрывать? От Галки? А та, полуобернувшись к подруге, вдруг хмуро сказала:

— Пережимаешь, мать.

В сердце ухнуло. Татьяна Витальевна сглотнула и медленно проговорила:

— Не хочу, чтоб как я. Если как я — то все зря. Все, что делала.

— Ну, во-первых, Стас — не твой придурок. А во-вторых… Она же у тебя и нахваталась.

— Заметно?

— А то! Крутит мужиком, как хочет. Пользуется. Выжимает. Знакомый, блин, портрет.

— И не любит, — медленно проговорила Зорина, но уже не Галке. И не дочери, чей светлый локон скользнул по стеклу. Себе.

В это мгновение электричку чуть качнуло, и она устремилась вперед, все ускоряясь и оставляя женщин на залитом солнцем перроне станции Затока.

Так ее и качало следующие полтора часа до самой Одессы. То постоит посреди степи, то дальше поедет. Полина, изучившая, кажется, каждый кустик на этом маршруте, давно уж не разглядывала в окно проплывающий мимо пейзаж. Вот и сейчас в наушниках играли каверы на клавире, а перед глазами довольно часто ярко вспыхивал экран новым сообщением в мессенджере. Она отвечала сразу и обстоятельно. И мысленно подгоняла время. К Стасу, в Одессу, домой.

Ей нравилось чувствовать себя взрослой. Своя жизнь, своя квартира, свой мужчина. То, о чем мечтает каждый подросток. То, с чем ей повезло.

Со стороны — ей ведь повезло. Своя жизнь, своя квартира, свой мужчина.

Но что-то такое затронули мамины вопросы, и в который раз заставили Полину подумать — так ли уж ей повезло. Чего ей не хватает? Чего-то же не хватает, если раз за разом вслед за мамой переспрашивает себя: любит ли, хорошо ли… Должна бы замуж хотеть, а она бережет свою самостоятельность. И ночевать старается дома.

«А на фотографиях мы со Стасом красиво выходим», — невпопад подумалось Полине, и она подняла голову. За окном начиналась Одесса. Что-то знакомое мелькнуло среди мыслей и исчезло, вытесненное насущным.

«Я на месте», — набрала Полина и нажала «Отправить», выбрав из контактов телефон мамы. Мимо тянулся плотный поток пассажиров, стремящихся покинуть душный вагон. Поднялась и она со своими сумками, двинувшись на выход, чтобы, едва ступив на землю, обернуться в поисках знакомой мужской фигуры — высокой, на голову выше толпы. И обязательно — обязательно! — увидеть, как он идет от здания вокзала, тоже высматривая ее среди людей. И заметив, ускоряет шаг. На лице — красивом, с резкими линиями, будто бы высеченными на камне, — улыбка. Рука поднимается в приветственном жесте, заставляя чуть сморщиться черное пальто, нарушая идеальные линии кроя. А уже потом он выхватывает у нее сумку, одновременно с этим произнося:

— Ну, наконец-то!

— Я тоже скучала, — рассмеялась в ответ Полина, касаясь прохладными пальцами ладони Стаса и подставляя лицо для поцелуя. Поцелуй последовал, как всегда, чуточку разочаровывающий. Быстрый и обезличенный. Штофель не любил целоваться на людях. Впрочем, он и целоваться-то не особенно любил. Клевал щеку и крепко обхватывал ладонь. Все остальное — потом, наедине, презрев радость момента первых минут встречи.

— Долго тряслась, лягушонка в коробчонке? — спросил он, отстраняясь.

— Как обычно. Не Хьюндай — в степях не зависает.

— Не напоминай, — Стас поморщился. На Рождество все планы покатились псу под хвост. Пришлось отменить встречу с Соколовыми, куда они собирались вместе с Полиной. А он сам бог знает сколько проторчал на вокзале, ожидая, когда состав дотащит тепловоз. — Как мать?

— К сезону готовится. В пятницу, наверное, приедет.

— Выкроит целый день? — его темная бровь изогнулась. Сам он не то что день, час не мог выкроить на «этот дурацкий фест». Работа не пускала. Но Полинкина музыка вообще интересовала его исключительно как то, что девочка чем-то там занимается. Талантливая пианистка. Плюс к карме.

— Сказала, что постарается. Тетя Галя приедет, будет группу поддержки изображать с Петькой своим, — Полина подхватила Стаса под руку и повела его к выходу из вокзала.

Он проворчал что-то одобрительное — нужно же как-то реагировать. И, перехватив ее ладонь удобнее, энергичной походкой последовал по перрону среди мельтешащих людей и звуков. Среди чемоданов, тележек, объявлений прибытия поездов и голосов торговок и прохожих. Когда они вынырнули на улицу и подошли к парковке, Стас подмигнул ей и весело спросил:

— Сюрприз хочешь?

— Хочу!

— Значит, будет сюрприз. Садись!

Полина не заставила просить себя дважды и шустро расположилась в машине. В ее любви к сюрпризам и подаркам тоже было что-то детское, и она не хотела в себе этого менять. В конце концов, Штофелю это нравилось. Он наслаждался ее молодостью и непосредственностью. Тем, чего в нем самом давным-давно не было. Или никогда не было. Лучшая школа города. Отличные отметки. Активное участие во внеурочной жизни. Олимпиады. Золото на финише. Новое начало — престижный вуз в Киеве. Бурная пятилетка самостоятельности и половой свободы. Красный диплом. И внезапное возвращение домой, когда и родители, и друзья предполагали, что ему прямая дорога в министерство. Очередной старт — отцовский бизнес, который был ему дороже любого карьерного продвижения. И постепенно взятый в руки город у моря, где даже дышать без ведома семьи Штофель было невозможно. Стасу исполнилось всего тридцать два года, а будто бы три жизни прожил.