Тилли Коул - Ревейдж [ЛП]

электричества пробежали по его костям. Но этот мужчина даже не вздрогнул. Рука, державшая электрический стержень, даже не шевельнулась. Он ни разу не отвел от меня

глаз.

Если раньше я и испытывала страх, то это было ничто по сравнению с тем чистым

ужасом, который испытывала под ненавистным, пронизывающим взглядом этого

человека. Этот мужчина не чувствовал боли. Этот человек, который явно хотел причинить

мне боль.

Когда мое отчаянное положение начало проясняться, он поднял подбородок и

холодно приказал:

— Раздевайся!

Мое лицо побледнело. Я не двигалась, парализованная страхом. Но он покачал

головой и прорычал:

— Раздевайся! — Он сделал паузу и наклонил голову вперед, угрожающе шипя, —

Suka (прим. пер. — сука).

Сука. Он назвал меня сукой по-русски.

Он нажал что-то на верхушке черного металлического стержня, отчего с шипением

посыпались искры. Вынужденная действовать, я дрожащими руками схватилась за пальто.

Мне потребовалось больше времени, чем я рассчитывала, чтобы сбросить с себя тяжелое

пальто. Мои руки онемели от холода и стресса.

Все это время мужчина со шрамами наблюдал за мной, ужасающее жужжание от

стержня было всего в нескольких дюймах. Слезы навернулись на мои глаза, когда пальцы

снова принялись расстегивать пуговицы на блузке. Минуты, во время которых я

раздевалась, казались часами, моя одежда падала на пол. Резкий холодный воздух на моей

обнаженной коже чуть не поставил меня на колени. Но я заставила себя быть сильной.

Мои слезы не потекли, хотя и накатывали волной. Я не упаду на пол в страхе, хотя мои

ноги боролись с желанием оставаться в вертикальном положении.

Когда мои брюки упали на пол, а нижнее белье осталось единственной одеждой, я

представила себе Заала и Анри. Я представила годы страданий Заала от пыток Джахуа. И

я представила себе Заала с фотографии, улыбающегося и влюбленного.

Заал выжил.

Я Костава. У меня сильная душа по нашей семейной линии.

Я тоже смогу выжить.

Глубоко вздохнув, я стиснула зубы от унижения быть обнаженной перед мужчиной.

Я никогда не была с мужчиной. Я никогда не была обнаженной и беззащитной, а теперь

этот человек заставляет меня обнажиться перед ним.

Мои руки сильно дрожали, когда я пыталась расстегнуть застежку лифчика. Я

вздрогнула, когда кружевной бюстгальтер упал, холодный воздух окутал мою грудь.

Я боролась с необходимостью прикрыться. Вместо этого я заставила свои руки

опуститься к трусикам. Я стянула их вниз по своим замерзшим красным ногам. Когда с

одеждой было покончено, я выпрямилась, опустив глаза в пол.

— Вытолкни их из клетки, — сказал мужчина, убирая стержень от моей груди.

Наклонившись, я собрала свою одежду и, как было приказано, вытолкнула ее из

клетки. Попятившись назад, я снова встала в центр клетки.

Я ждала.

И ждала.

Казалось, прошел, по меньшей мере, час, пока я стояла посреди клетки, а мой

похититель стоял передо мной, сверкая глазами. Все время сверкал. Мне не нужно было

поднимать голову, чтобы увидеть это.

Внезапно, когда я почувствовала, что упаду на пол от усталости и холода, мой

похититель повернулся и пошел прочь по узкому коридору, оставив меня одну.

Я долго стояла неподвижно, на случай, если мне нужно пройти какое-то испытание.

Но когда мои колени, наконец, подогнулись, мне ничего не оставалось, как лечь на пол.

Черные плитки под моей кожей были такими холодными, что мне казалось, будто я

лежу на глыбе льда. Но я оставалась сильной. Я не позволила страху взять верх. Я не

позволила отчаянию довести меня до слез. И даже когда температура в комнате резко

сменилась с арктического холода на тропическую жару, я не закричала от боли. Мои

слишком холодные мышцы пульсировали, а кожу словно разрезали бритвой. Я закрыла

глаза и вдохнула через нос.

И я представила себе Заала. Я запоминала его лицо, потому что, лежа на этом полу, теперь слишком горячем, потной от обжигающего воздуха, я была уверена, что мы

никогда не воссоединимся.

Глава 5

194

Я проснулся, ссутулившись в углу маленькой комнаты. Я моргал и моргал, вглядываясь в темноту. Здесь не было ничего, кроме экрана и стрекало (прим. пер. —

жало, острый колющий предмет) на столе.

Мои глаза сузились, когда я уставился на стрекало, затем взглянул на экран.

Отдаленные образы начали воспроизводиться в моей голове, пока я смотрел на

темноволосую женщину, лежащую без сознания в центре клетки. Я пытался понять, кто

она такая. Я пытался вспомнить, как мы сюда попали.

Сыворотка подействовала и привела к серьезной потере памяти. Должно быть, Госпожа напичкала мой ошейник двойными дозами наркотика — она делала так время от

времени, когда нанесение удара было очень важным. Сыворотка не действовала на меня

так, как они предполагали, при обычной дозировке. Я должен был быть полностью под

контролем Госпожи, весь день, каждый день — но я не был. Вместо этого с этим

ублюдочным ошейником, с этой двойной дозой, я потерял сознание, когда охранник

сделал мне инъекцию. Я даже не знал, как долго был без сознания.

Моя губа скривились. По правде говоря, Госпоже вовсе не нужно было меня

накачивать наркотой. У них был весь необходимый контроль. Я сделал бы все, что они

приказали, лишь бы сохранить жизнь 152-ой.

Все, что угодно. Боль и убийство ничего для меня не значили. Я делал это так долго, что крики моих жертв растворились в моей голове. Люди, погибшие от моих рук, были

для меня всего лишь шагом к свободе 152-ой.

Я зажмурил свои глаза и, словно наблюдая издалека, вспомнил все, что сделал под

действием наркотика. Я видел, как заношу темноволосую женщину в клетку в этой

камере. Я довел температуру комнаты до нуля. Я заставил ее раздеться. Я видел, как

ударял о прутья клетки, и электрические токи пронзали ее плоть. И я увидел, как

возвращаюсь в эту комнату и поднимаю температуру до высшей точки. Однако женщину, казалось, не тронуло внезапное изменение температуры.

Поднявшись на ноги, я, пошатываясь, пересек комнату. Шея под ошейником горела

и кровоточила. Подойдя к столу, я уставился на экран. Единственная камера в комнате

была сфокусирована на женщине.

Я сглотнул, рассматривая ее. Она была хрупкого телосложения, с длинными

черными волосами, спускавшимися до поясницы. Ее кожа была загорелой, и отвращение

заструилось в моих венах, когда я узнал ее черты: грузинка. Я ненавидел грузин. Лицо

Госпожи вспыхнуло в моем сознании, и я громко зарычал. Особенно я ненавидел

грузинских женщин. Suka (прим. пер. — сука). Все они были сучьими шлюхами.