Тилли Коул - Ревейдж [ЛП]

Затем моя кожа покрылась мурашками, когда женщина в клетке пошевелилась. Под

ней была лужица пота, темные волосы скользили по ее влажной обнаженной коже.

Застонав во сне, она перевернулась на спину, вытянув руки по бокам. Мое дыхание

остановилось, когда я увидел ее полные сиськи, и киску, которая лишь слегка показалась

из-за согнутой ноги. Ее плоский живот был покрыт капельками пота. Руки и ноги у нее

были тонкие, но загорелые. Я склонил голову набок, изучая ее.

Госпожа выглядела не так. Госпожа была крепче, мускулистее. Мне ничего не

нравилось в Госпоже, но эта грузинская женщина…

Пока она лежала на полу, мое дыхание остановилось. В моей голове промелькнули

образы 152-ой на кровати без сознания, сломленной, использованной и оскорбленной. Я

тряхнул головой, пытаясь оттолкнуть их, но тошнота жгла мою грудь, пока я наблюдал за

этой темноволосой женщиной в таком же состоянии. Сломленной. Беспомощной.

Внезапная ярость поглотила меня. Я не позволил бы себе сделать это. Не смог. Ты

ненавидишь всех грузин, напомнил я себе. Неважно, насколько сломленными и

беспомощными они выглядят.

Лицо женщины было отвернуто от камеры. Затем, снова застонав, она повернулась

лицом. Я снова замер. Я замер и вздрогнул. У нее была гладкая кожа на лице. Маленький

нос, слегка вздернутый на конце. У нее были полные, но поджатые губы. Ее черные брови

были опущены, и я знал, что ей больно.

Я ухмыльнулся.

Я ухмыльнулся, осознав, как легко я ее сломил.

— Страдай, suka, — прошептал я хриплым от иголок под ошейником голосом.

Но эта ухмылка исчезла, когда с ее губ сорвался тихий всхлип.

Ее хорошенькое личико исказилось от боли, и я почувствовал незнакомую тяжесть в

груди. В моем сознании всплыло кричащее лицо 152-ой. Она кричала от боли, когда над

ней издевались охранники по приказу Госпожи. Когда она приказывала держать меня под

контролем.

Эта женщина в клетке звучала так же, как 152-ая.

Отгоняя мысли, я позволил льду наполнить мои вены. Я должен был причинить ей

боль. У меня не было выбора.

Зверь причинит ей боль, как никогда прежде. Она будет бояться меня, как и все до

нее. Я буду пытать ее до тех пор, пока она не скажет мне, кто она и кем приходится

мужчине Костава. Пока она не расскажет мне, как пройти мимо его армии охранников.

Пока она не сообщит мне, как я могу поймать свою жертву и привести ее в эту комнату, чтобы обрушить ад на него вместо нее.

Только тогда Госпожа не позволит отослать ее к Хозяину. Только тогда Госпожа

сможет удержать 152-ую поближе ко мне.

Еще раз мои глаза вернулись к грузинской женщине. Я закрыл их и представил себе

синяки на коже 152-ой. На ее ногах и бедрах. И теперь всякое сочувствие к этой

темноволосой женщине исчезло.

Выбора не было. Не было места слабости.

Открыв глаза, я подошел к термостату и понизил температуру до минуса. За дверью, ведущей в комнату, послышался шум вентиляционных отверстий. Я наблюдал, как

холодный воздух начал циркулировать вокруг нее. Мои глаза вспыхнули, когда еще один

стон вырвался из ее полных губ, и ее тело свернулось. Белые клубы тумана вырвались из

ее рта, когда ее дыхание превратилось в короткие болезненные вздохи.

Потянувшись за пиканой, я уже собрался уходить, когда услышал приглушенный

крик. Я снова посмотрел на экран. Грузинка лежала на спине. Ее глаза были закрыты.

Затем, беззвучно открыв рот, ее глаза распахнулись, уставившись прямо в объектив

камеры.

У меня перехватило дыхание. Ее глаза были такими темными, как краска на стенах

камеры. Они были огромными. Я принуждал свои ноги двигаться, моя рука крепче сжала

стрекало, но я, бл*дь, не мог пошевелиться.

Женщина перевернулась на живот и попыталась подняться с пола клетки. Я

прикусил нижнюю губу, когда ее задница медленно приподнималась. Как и все остальное

в этой женщине, она не имела ничего общего с Госпожой. Задница маленькой грузинки

была упругой и круглой. Она была гладкой и мягкой. Это пробудило жизнь в моем члене.

В моей груди возникло рычание, когда мой член болел от растущей твердости.

Заставляя себя оторваться от экрана, я все же позволил себе бросить последний долгий

взгляд. Женщина успела сесть, обхватив руками ноги. Ее огромные глаза метались по

комнате. Что-то теплое возникло в моей груди, пока я наблюдал за ней. Она выглядела

немного старше 152-ой. Но не значительно.

И при мысли о 152-ой все тепло внутри превратилось в лед. Эта suka — грузинка, сказал я себе. То были грузины, что забрали нас. И это была грузинская сука, которая

разрушила мою жизнь. Трахнула мою голову. Причинила боль 152-ой.

«Грузинка, — подумал я. — Я заставлю грузин заплатить. Я причиню им боль. Я

заполучу их крики. Я не принесу им ничего, кроме смерти».

Наполненный чувством необходимости причинить боль я открыл дверь в комнату, даже не вздрогнув от порыва ледяного воздуха, врезавшегося в мою кожу. Крепче сжимая

пикану, я медленно шел по коридору, тяжело ступая по кафельному полу. Каждые

несколько шагов я останавливался и ждал, убеждаясь, что женщина слышит мое

приближение. Я хотел внести хаос в ее разум. Пусть она боится меня так, что даст все, о

чем я только попрошу.

Опустив голову, я услышал ее тяжелое дыхание. Ее дыхание было прерывистым.

Она боялась меня.

Она была в ужасе от уродливого чудовища.

Я снова зашагал и, завернув за угол клетки, встретился с ней взглядом. Кожа

женщины побледнела, когда она посмотрела на меня. Что-то странное и незнакомое

пронзило мой живот, когда ее губы приоткрылись и задрожали. Но я проглотил это

чувство и прислонился к клетке.

Она ничего не сказала. Для такой маленькой, я был впечатлен ее силой молчания.

Она не съежилась и не отпрянула, когда увидела мое лицо. Некоторые из самых крупных

людей, которых мне пришлось убить — медленно, очень медленно, — плакали и умоляли

сохранить им жизнь, едва только взглянув на меня. Но эта грузинка молчала, глядя мне

прямо в глаза.

Покрутив в руке металлическую пикану, я нажал кнопку на ручке. Электрический

ток вспыхнул, потрескивающий звук прогремел в тишине комнаты. Она вздрогнула, но не

закричала.

Подойдя ближе к клетке, я выпрямился и холодно спросил по-грузински:

— Твое имя?

Я изучал каждый дюйм ее тела, особенно лицо. Она моргнула на секунду дольше, чем следовало, и глубоко сглотнула, прежде чем прошептать:

— Элен.

При звуке ее голоса у меня сжались челюсти. У нее был сильный акцент.

Отвратительный грузинский акцент.

Но это было забыто, когда я позволил ее ответу проникнуть в меня. Она была

храброй, чтобы попытаться солгать. Потому что она лгала. Кто бы ни обучил ее, он