Лариса Розена - Дневник «Кармен»

– Спасибо, но я ревнивый! Кто эти другие?

– Да никто, я ни с кем, кроме тебя не встречаюсь. Просто наслушалась девчонок об их развязных ухажёрах, становилось неприятно. Но я видела, как на банкете девушки стреляли в тебя глазами. Кто они такие и как понять их поведение?

Он рассмеялся и ответил:

– Мне никто не нужен, кроме тебя, ты же знаешь! Но меня удивляет, я ничего не заметил на этот счёт, а ты всё рассмотрела!?

– Зачем же мы сейчас говорим о ерунде?

– О, ты прекрасно теперь говоришь, без акцента! Молодец, дорогая.

– Прекрасно? Я всех замучила, заставляя говорить со мной только на русском. Хорошо, что сейчас будем делать? Я устала. Ты ведь тоже еле держишься на ногах. Защита заставила тебя понервничать… Но ты был непередаваем! Я очень рада за тебя! А сейчас, давай расстанемся до утра?

– Давай! А утром пойдём подавать заявление в загс. Ты согласна?

– Согласна, но где мы будем жить?

– Ну, пока у меня, а далее посмотрим. Я буду работать, как вол и постараюсь заработать нам на квартиру.

– Знаешь, это твоя родина, и я должна её любить, но я её пока не понимаю, хотя очень стараюсь. Всё здесь, как мне кажется, не для человека. А ведь у меня русские корни, и я так не должна говорить… Но здесь мне не хватает свободного воздуха для жизни. Тут узкое жизненное пространство, боюсь задохнуться. Но, не расстраивайся, как ты скажешь, так и будет. За тобой решающее слово. Думаю, не будем так скитаться, и мучиться, как Марина Влади с Володей Высоцким. Бедняги, ездили то в Париж, то в Россию. Мне их искренне было жаль! Я познакомилась уже только с Мариной, когда она осталась одна, и она рассказала мне о своих мучениях. Забыла уже, точно где – или у нас во Франции или в Австрии.

– Как ты там оказалась?

– Ты забыл, милый, гастроли, гастроли… Они мне тоже порядком надоели, хочется самой засесть за фортепьяно и писать… Кое-что интересное я приготовила и для тебя. Когда ты будешь в Париже, сыграю свои вещи и преподнесу их в подарок. Они посвящены тебе, мой друг! Писала, желая обрадовать тебя!

– Но во Францию меня не выпустят, я засекречен, не выездной. Ты, об этом забыла…

– О, Боже! Одно другого не легче! Мне не хочется жить здесь, но я люблю тебя и останусь там, где будешь ты. А теперь, до завтра. Мы должны выспаться. Подавать заявление в загс – это тоже праздник и надо хорошо выглядеть! Спокойной ночи, любимый! А сейчас поцелуй меня! Миша, милый, неужели мы дожили до того дня, когда будем вместе?

– Надеюсь, дожили! Спокойной ночи, дорогая! Целую. До завтра!

На защиту кандидатской диссертации, кроме Лили, к Михаилу прилетели и его друзья Джон и Джейн. Когда утром он пришёл в номер Лили с этой парочкой, Лили подошла к ним, расцеловалась с Джейн, поздоровалась с Джоном. Джейн стала поздравлять их, но Лили попросила не опережать события. Все вчетвером, выпив по чашечке кофе, направились в загс. Михаил заметил, Джейн хорошо говорит по русски. Та объяснила, последнее время она жила рядом с Лили. Та учила её говорить по-русски.

Когда они все вчетвером шли по старому Арбату, прохожие оглядывались на две чудесные пары. Особенно была хороша невеста. Белое, с розовым отливом, коротенькое платье подчёркивало стройный стан и ножки девушки. Светлые волосы на голове уложены кокетливой причёской, на ногах – розовые туфельки, в руках розовая сумочка. Она напоминала голливудских актрис, всё великолепно и без претензий. Михаил в строгом тёмном костюме и белой кружевной рубашке, а другая парочка одета свободно и независимо, под западных хиппи. Это сочетание было так не сочетаемо, что москвичи диву давались, глядя на них. Они вышагивали, совершенно не обращая ни на кого внимания, гордые своей переизбыточной силой, красотой, молодостью. Джон насвистывал вальс Штрауса «Сказки венского леса», Джейн мурлыкала про маленького френд – боя, а Михаил и Лили были задумчивы, молчаливы, серьёзны.

Вот и ЗАГС. Они вошли внутрь и ахнули. То был дворец бракосочетаний. Всё было парадно, величественно и великолепно Широченные лестницы застланы широкими ковровыми дорожками. По бокам на площадках цветы в горшочках. Из одной залы раздавался вальс Мендельсона. В свободных холлах скамеечки и вновь цветы. Поднявшись на второй этаж, подошли к огромной очереди, для подачи заявления о регистрации брака. Конечно, стоять им не хотелось, но момент был волнующим, и следовало постоять. Их выручила Джейн, спасая от долгого ожидания. Подойдя к девушке, регистрировавшей подачу заявлений, она громко произнесла:

– Помогите нам. Эти девушка и парень хотят подать заявление о регистрации брака. Но она актриса-пианистка, приехала из Франции, а он русский, только что защитивший кандидатскую диссертацию. Им осталось немного времени быть вместе, она должна скоро вернуться во Францию, они расстанутся. Дайте им подольше побыть вместе, быстрее примите от них заявление о регистрации и назначьте день, когда им приходить вновь. А, может, сразу и распишите. Мы с другом тоже иностранцы, приехали специально к этому дню.

Регистратор, молодая величавая женщина, ведь от неё зависело счастье семейных пар, важно взглянула на Джейн, как бы говоря: «Ну и прикид у тебя, а туда же – иностранка!». Она взяла у них документы и заявление, что-то полистала у себя в книге и заявила:

– Ему нельзя жениться на иностранке. Он не выездной по роду своей научной деятельности.

– А когда он сможет жениться? – не отставала Джейн.

– Пока никогда!

– Как никогда? Так не бывает, если люди любят друг друга и хотят быть вместе! Все могут вступить в брак, если они свободны от других обязательств.

– Нет, не все!

– Как же быть? – вмешался в их перепалку Михаил.

– Пусть невеста меняет гражданство.

– На основании чего она поменяет его? – нервничал жених.

– На основании того, что хочет выйти замуж за русского.

– Ну, дайте ей справку, что это так, ведь мы пришли подавать заявление о регистрации!

– Нет, такую справку мы дать не вправе!

Лили побледнела и стала медленно оседать на пол. Её подхватили Михаил с Джоном и усадили на диван. Откуда-то принесли нашатырный спирт, намочили ватку, поводили перед носом, натёрли виски. А вальс Мендельсона всё гремел и гремел, поздравляя счастливые пары и, как бы подсмеиваясь над невезучими.

Лили пришла в себя, удивлённо посмотрела по сторонам. Выпрямилась, поправила волосы. К ней быстро подошёл Михаил и, взяв под ручку, направился к выходу. Оба молчали, за ними заспешили Джейн и Джон. Положение было ужасным. Они взяли такси, в машине Лили стала рыдать. Она не могла сдерживаться. У неё уничтожили любовь, разбили жизнь, раздавили мечту. Она считала, ей уже не для чего жить!

Михаил замкнулся в себе, он не мог её успокоить, его надо было самого утешать, побледнел, осунулся, глаза лихорадочно блестели. Они поехали в ресторан и напились с горя. Лили удалилась к себе в номер, впала в меланхолию, ни жива, ни мертва, остолбенела. Но среди душевного хаоса она вспомнила, о недавно прочитанном у Паустовского, рассказе, где говорилось о любви Лермонтова к украинской княгине Марии Щербатовой. Когда его сослали на Кавказ, княгиня, услышав об этом, помчалась туда за ним. В пути, на одной из замызганных станций, они встретились, он пришёл к ней в крохотный номер на постоялом дворе и остался до утра. Она же плакала и поддерживала его всю ночь пронзительными словами: