Лариса Розена - Великосветская хроника

© Лариса Розена, 2022

ISBN 978-5-0056-9384-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Эта книга включает в себя рассказы из древних хроник, современности, духовные рассказы о любви, дружбе, предательстве, стихи на японский манер в форме «танка».

Начала я учиться в аспирантуре неудачно. Нашли мне руководителя в МГУ в Москве. Но жила я постоянно в Воронеже. Руководитель с кафедры политической экономии был старый, посредственный, опошленный жизнью. Однако держал марку, как же, он из МГУ! Но дело не двигалось с мёртвой точки. Тему выбрал неважную. Хозрасчёт в колхозах. Что это за тема? Тогда модно было ставить всё на рельсы хозрасчёта, то есть сам расходы производи, и сам пользуйся трудами рук своих. Только налоги заплати, остальное – твоё! Но скажите мне, пожалуйста, как мог колхоз в то время в совдепии, существовать без хозрасчёта? Он сам о себе заявлял – не поработаешь, ничего не добьешься, туго затянешь пояс и будешь только одну водичку хлебать! Колхозам никаких дотаций от государства не давалось! Совхозы – другое дело – там собственность государственная, а колхозы имели собственность паевую – взносы отдельных граждан, колхозников.

Да что и говорить! Когда стало модным быть кандидатом наук, то таких тем напридумывали, кои могут получить своё дальнейшее развитие, думаю, только на луне! Итак, начала учиться я заочно, приеду к руководителю с чемоданчиком коньяка. Встречусь с ним, но презент пока не отдаю, он мне выговаривает:

– Так дело не пойдёт, ничего у Вас не выйдет!

Вынимаю чемоданчик со спиртным, кладу перед ним. Глаза у него загораются фиолетовым цветом. Даже искрить начинают и бодрым, сладкозвучным голосом обнадёживает:

– Не волнуйтесь, всё будет у нас хорошо!

Я перекрещусь про себя, скажу: «Слава Тебе, Господи, что коньяком отделываюсь, в постель хоть не тянет!». Многие уже предлагали варианты близости, не соглашалась. Обязательный атрибут аспирантуры – когда аспирантка спит со старым, похотливо – облезшим котом – руководителем. Сначала стыд надо укротить, потом в постель забраться к нему, намучиться, далее тебя осквернят, а следом пойдёшь восвояси. Бог меня оберегал, сама боялась греха тоже. Но, как бы там ни было, дело с мёртвой точки не сходило, и никогда бы не сошло при таком раскладе. Он мне ничем не помогал, только презенты брал. Пожаловалась мужу, он решил помочь мне сменить руководителя.

Итак, сидим как-то с ним на кухне, решаем эти насущные вопросы. Мужу тоже неприятно – жена туда-сюда мотается. Деньги, время тратит, семью покидает и толку – нет. И он мысль хорошую подаёт:

– Вот что надо сделать. Приедешь в Москву, купишь в Елисеевском магазине хорошего винца, зайдёшь к Ольге Исмаиловне Ильенковой, супруге покойного Эвальда Ильенкова, подаришь вино и попросишь её помочь найти здравомыслящего руководителя.

Немного поясню. Супруг у меня был доктор философских наук, давно дружил с московским профессором – Эвальдом Ильенковым, необыкновенно умным человеком и тоже философом. Отец его был писателем, лауреатом сталинской премии, редактировал книги Шолохова, то есть не последнее лицо на литературном Парнасе в СССР. Сын – Эвальд – стал ещё более знаменитым. Во время 2-й мировой войны пошёл добровольцем на фронт, затем поэтапно окончил МГУ, аспирантуру, защитился, далее написал докторскую. Её содержание изложил в книге, книгу следовало напечатать, но в СССР её никто не хотел издавать. Он очень переживал. Уже в годы ядовитой реакции со стороны руководства ко всему передовому, умному, прогрессивному, людям было нелегко выживать, расти. Ильенкова хорошо знали за границей – в ГДР и других демократических странах. С ним считались все передовые учёные того времени. Пришлось рукопись книги по докторской диссертации отдать в ГДР для опубликования в печати. Этого было достаточно, по напечатанной книге можно было защищать докторскую диссертацию. Для Эвальда, как для учёного, такое время было не из лёгких. Гнобили, как могли. Как-то, разоткровенничавшись с моим супругом, он изрек:

– Знаешь, Паша, лучше б меня на фронте убили, нет сил, переносить все унижения, коим подвергся сейчас! Ну, давай ещё по стакашку, что ли, тяпнем!

– Ну, что ж, Эвальд, давай! Как говорится: «Вздрогнем, водка!».

Наши ребятки напивались, бывало, сильно, особенно, когда у кого-то был обмыв докторской, или наоборот, следовало просить кого-то о помощи при защите диссертации. Пили ощутимо, дабы уж – «наверняка». Наверняка шло, но прекрасный мужик – учёный, энциклопедически образованный человек – Эвальд, спивался. Вернее, его спаивали. А он не сопротивлялся – из тактичности – что он слабак, что ли? Русский же мужик, не чистоплюй какой-нибудь! Да отказать как-то неудобно в застолье, у другого человека большая радость, да и вся атмосфера неприятия в совдепии действовала смертоносно. От неё хотелось забыться, уползти в свою скорлупу, никого не видеть, не знать и не расстраиваться!

Супруг рассказывал – Эвальд всегда работал над собой, рос, его доклады слушали с открытыми ртами, а другие, не в пример ему, защитят кандидатскую диссертацию, и – застряли. Более и статьи ни одной не напишут. О таких ребятках супруг говорил – «тупой доцент».

Эвальд для моего мужа был примером в науке, в попойках. Надо кому-то защитить, его умаслить – и пошло и поехало. Бывало, зависнет в кабаке, долго не является домой, бежит Ольга Исмаиловна, его супруга, разыскивает по всей Москве своего дорогого Эвальда, а найдёт в компашке, разнервничается: – уничтожают его, спаивают, не считаясь, – он болен и уже начинает быть «зависим». Наш ведь русский люд живёт по пословице – только мне подай! Ну, даст она им всем «прикурить» за свинство и беспардонность, заберёт своего дорого и – домой.

Кстати, он не был пьяницей в прямом смысле, его просто круто ломала жизнь. Она в России многих умных, талантливых и совестливых ломает! Завидущие бездари – крутят головами, высматривают: кто неудобен, того надо «закопать».

Вечерами, если были гости и оставались у него на ночь, то ложась спать, брали в руки партитуры Вагнера, читали их, представляя ожившие перед собой оперы «Лоэнгрин», «Тангейзер», «Тристан и Изольда», «Парсифаль». Эвальд хорошо разбирался в классической музыке, живописи, литературе. Вся московская творческая элита любила у него собираться вечерами, беседовать, слушать, вникать, постигать. Увлекаясь пятистишиями на японский манер, в форме «танка», я писала тогда о Эвальде следующие стихи: