Ирина Лемешева - По ту сторону памяти

Но ни один ответ не понадобился.

Ольга не спросила ничего.

Она прошлась по дому, осторожно ступая, как незрячая, пробуя на ощупь знакомые предметы. Полила цветы на окне. Заметила новый замок и решетки на окнах. Посидела во дворе, невидящим взглядом глядя на свой садик.

Дома было полно еды, но она отказалась, сославшись на усталость, и очень рано легла спать.

Через несколько дней, улучив момент, когда Гуля вышла к подружке, она позвала в спальню Владу.

– Садись, – показала взглядом.

Девочка присела на край кровати. Они говорили долго: о жизни, о школе, о будущем, а потом Ольга, погладив руку дочери, произнесла чуть слышно:

– Уезжать тебе надо, доченька, отсюда. Уезжать. Чует мое сердце, не оставит он тебя в покое, а жить в вечном страхе за решетками и замками – не дело это. Не дело, – её пальцы бессильно гладили руку дочери, и эти прикосновения напоминали касания легкого перышка. – И вообще – что тебе здесь делать? Работать всю жизнь в гастрономе? Лариса говорит, что ты способная и что тебе учиться надо. Вот закончишь, дай Бог, 8-й класс и поедешь. Я уже и письмо тебе в дорогу написала.

– А ты, мама?

– А что я? Я буду в порядке. И Гулечка здесь, как рыба в воде. А тебе другая вода нужна, другая. Я это давно чувствую, – Ольга улыбнулась. – Ну, ладно, иди, а то устала я что-то, посплю. А письмо в шкафу найдешь, под полотенцами.

Осень выдалась дождливая, холодная. Уже к концу октября зачастили дожди. Рваные, набухшие влагой облака неслись, наливаясь свинцовой тяжестью, ежеминутно меняя форму и размер, опускаясь на крыши и цепляясь за голые ветви деревьев.

Ольга полюбила сидеть у окна, облокотившись на подоконник, на котором частенько сидел Мур.

Она не спросила ни слова о решетках, лишь один раз с горькой улыбкой произнесла:

– Небо в клеточку, как на уроке математики.

Влада по-прежнему бегала после школы на работу в гастроном, правда, уже пять дней в неделю. Вся её зарплата шла в дом, но денег все равно катастрофически не хватало.

Очень помогали соседи, и Лариса Матвеевна заглядывала частенько, приносила что-то вкусненькое, рассказывала про школу, про библиотеку. Иногда она прикрывала дверь в спальню, и они о чём-то долго шептались с Ольгой.

В конце декабря выпал первый снег. Он начался вечером и валил крупными пушистыми хлопьями. Ольга очень любила зиму, именно такие волшебные вечера, наполненные необыкновенной тишиной, когда в природе исчезали все краски и оставался только один цвет – праздничный и торжественный. Да, это завтра на этой белизне отпечатаются чёткие следы птиц, людей, санок; ещё через пару дней она потемнеет, снег станет серым, рыхлым, ноздреватым и потеряет своё очарование. А пока…Пока такое наслаждение наблюдать за этим мягким кружением беззвучно падающих хлопьев, так быстро и заботливо окутывающих землю.

Они не ставили в этом году ёлку, просто, не сговариваясь, не поднимали эту тему. Но в один из дней Гуля принесла из школы большую матерчатую сумку, наполненную всякой всячиной.

– Это тебе, мама, – с гордостью сообщила она, выуживая гирлянды, фонарики, снежинки – всю эту мишуру, которой Ольга так любила украшать окна и стены перед Новым годом.

– Нравится? – счастливо улыбалась младшая дочь. – Правда красиво? Это ребята тебе сделали, в библиотеке. Не так уж всё идеально, – добавила она, поведя плечом. – Снежинки мы с Владой красивее вырезаем, ну, да ничего, тоже пойдёт. Если хочешь – мы тебе ещё вырежем, – торопливо добавила она, вопросительно посмотрев на мать.

– Всё отлично и всё красиво, – счастливо улыбнулась Ольга. – Лучше и не надо. Передай ребятам спасибо от меня. Вот к весне, чувствую, выйду на работу и всех научу вырезать наши снежинки.

– Так весной кому нужны снежинки? Весной нужны цветы.

– Пусть цветы, – согласилась Ольга, легко улыбнувшись. – Пусть цветы.

Она умерла 1-го марта, тихо, как угасает свеча. Силы покидали её постепенно, пока их просто не осталось.

Её хоронили всей школой – и были цветы. Много цветов – и живых, и сделанных руками детей. Плакали педагоги, и совершенно оцепенели дети, ещё помнящие негромкий голос и улыбку Ольги Петровны.

Гульнора не прекращала плакать – и на кладбище, и когда они вернулись домой, а Влада словно застыла в своем горе.

Несколько дней они ночевали у Барно, а потом жизнь вернулась в свою колею: школа у Гули, школа-работа у Влады.

Весна вступала в свои права. Небо, очистившись от тяжёлых зимних туч, налилось синевой – неестественно-яркой, как на картинке. Проклюнулась листва на окрепших саженцах – казалось, что эти нежные, ярко-зеленые листочки радуются, что кончилась холодная зима.

Влада любила заниматься во дворе. В будни это не удавалось, а в воскресенье она выносила учебники и тетрадки во двор и устраивалась за столиком, на котором они так любили ужинать.

Как-то заглянул Рашид, любовно погладил крупной ладонью стволы саженцев – вроде, выжили!

Влада стояла рядом молча и вдруг почувствовала непрошеные слёзы. Это были её первые слезы с того дня, когда не стало Ольги.

– Ну, ну, успокойся, девочка, – встревожился сосед. – Все хорошо, смотри. К осени снимем повязки, уберем подпорки, а ещё несколько лет – и дай бог, будем собирать урожай.

– Мама, – прошептала Влада. – Она так хотела сварить вишневое варенье. Так мечтала.

Вечером сидели у Барно за большим пловом, а потом хозяйка отвела Владу в смежную комнатку.

– Поговорить надо, дочка, – обняла она Владу за плечи. – Ты восьмой класс заканчиваешь, учишься лучше всех – от Малики знаю. А дальше что? – она вздохнула. – Не хотела бы Ольга, чтобы ты застряла на всю жизнь в гастрономе этом. Санджар тобой очень доволен. Но ты должна строить свою жизнь так, чтобы мама твоя, сверху глядя, тоже была довольна. Не бойся ничего – у тебя сильная защита есть, я чувствую. – Барно подняла глаза и зашептала что-то по-узбекски.

Затем, вытерев глаза, произнесла:

– За сестру не волнуйся, она у нас останется. Где пять – шестая не будет в тягость. Они с Амирой и Дильбар, как сестры. И мы все о ней позаботимся. А ты должна свой путь выбирать. И помни – где бы ты ни была, у тебя всегда есть дом и семья. И тебе всегда есть, куда вернуться, – она обняла девочку, и они долго сидели так, молча, думая, каждая о своём.

Дома Влада дрожащими руками открыла шкаф. Вот они, полотенца – старенькие, застиранные. Она ежеминутно помнила об этом письме, но не решалась прикоснуться. Два листика, без конверта, и фотография – они с Гулей – совсем ещё маленькие, смешные, в шапочках с помпонами.

Она долго читала и перечитывала аккуратные строчки, написанные родным почерком, постепенно вникая в смысл. Слёзы капали на листики в клеточку, вырванные из тетрадки, и скоро Влада уже не видела ни букв, ни строк.