Ирина Лемешева - По ту сторону памяти

Она долго не могла заснуть, вслушиваясь в темноту за окном, которую нарушал только монотонный звон цикад.

На следующий день Влада была уже по адресу, данному Самвелом, и определила дочку в ясельки.

– Ты как хочешь – на шестидневку? – спросила Валентина Павловна.

– Нет, что вы, – Влада даже вздрогнула, представив, что увидит дочку только в воскресенье.

– Ну, спросить-то я могу. Коллектив у нас хороший, детей любят. Сейчас многие на шестидневку записывают, обстоятельства у людей разные, – Валентина Павловна вздохнула. – Ну, да ладно. Давай свидетельство о рождении. Так, Ольга Авакян.

– Нет, запишите, пожалуйста, Ольга Ковальская, – Влада замялась под взглядом директрисы. – Просто я … просто мы очень скоро меняем фамилию и переходим на фамилию моей мамы – Олиной бабушки.

– Не положено, – Валентина Павловна строго сжала тонкие губы. – Не положено, – повторила с нажимом. – Мы детей записываем согласно метрике. Перепишешь её на Ковальскую – так и запишем, без проблем. А пока – Авакян. Погуляйте тут, осмотритесь. Место у нас хорошее, так просто и не попасть. Определяю вас в младшую группу к Татьяне Васильевне.

Влада прошлась с дочкой по помещению, познакомилась с воспитательницей, осмотрела двор, и всё это время её не покидала мысль о том, что Самвел фактически заменил ей родителей и что она у него в долгу на всю жизнь.

Через три дня Влада вышла на работу в санаторий, на склад белья. И все потекло, как раньше, до ее встречи с Арсеном, с одной лишь разницей – у нее была дочка, маленькое чудо, по которой она так скучала весь день, не понимая мам, отдающих своих детей на шестидневку.

Времени на учебу стало катастрофически не хватать, и ей пришлось оформить академотпуск.

Через пару месяцев Самвел Георгиевич вызвал её в кабинет и сообщил, что все документы оформлены, и теперь она – Влада Ковальская.

– Ты только в ЗАГС заскочи, расписаться там надо, – и добавил:

– Влада Ковальская – это звучит!

Влада кивнула. С какой радостью она поменяла бы и свое отчество, чтобы полностью стереть то, что упрямо засело в её памяти и, похоже, навсегда.

Случилось всё достаточно неожиданно. Она тогда заканчивала восьмой класс. Планов особенно не было, выбора тоже. О десятилетке не мечтала – надо было идти работать, невозможно жить в семье, не участвуя в расходах. А потом она закончит какой-нибудь техникум или училище, приобретет специальность, но это в будущем, не сейчас.

Перед весенними каникулами в коридоре школы повисло красочное объявление о городском конкурсе рисунка.

На перемене к ней подошла Лариса Матвеевна:

– Ты видела?

Она кивнула равнодушно.

– Мы на тебя надеемся, Гуля.

– Но это, наверное, для малышей, – протянула она.

– Вовсе нет. Для школьников. Сбор рисунков в городской библиотеке. У тебя очень интересные работы, я помню, подбери что-то. Или нарисуй что-то новое. Хочешь – принеси мне, а я уже передам. Так будет удобнее.

Гуля кивнула – ладно.

После уроков зашла домой – там в ящике стола она хранила свои рисунки: синее море, белый пароход, закаты. Все это сегодня казалось детским, немного наивным и смешным.

Она намного меньше рисовала в последнее время. Разве только карандашом в тетрадках. Покупать краски и альбомы было не на что. Просить у Барно – немыслимо. Она собирала открытки с морскими пейзажами, которые присылала ей Влада, хранила их вместе с письмами от сестры. Но морская тема её больше не привлекала. И в скупых набросках и эскизах, сделанных карандашом, оживало то, что окружало её ежедневно: их махалля, дворики, заборы и распахнутые калитки, дорога в школу, деревья, замершие под снегом или усыпанные плодами, их пустырь с высокой травой и россыпью одуванчиков.

На следующий день Лариса Матвеевна вызвала её в кабинет, вручила краски и пачку ватмана.

– Ты уж нас не подведи, Гулечка. Лучшие работы пойдут на областной конкурс, а потом на республиканский. Это большая честь – представлять наш город, – она замолчала и тихо добавила:

– Ольга была бы рада.

– А если я не… – растерянно протянула Гуля.

– В победу надо верить, девочка. Это важно всегда и везде. Я в тебе не сомневаюсь. Можно подавать три рисунка. Иди, работай, рисуй.

Гуля сама удивилась, как послушно легла в руки кисть, как будто не было этого перерыва. Она чувствовала, что манера её письма изменилась – стала более строгой, лаконичной: она стала рисовать красками в скупой манере карандашных эскизов.

Под короткими мазками оживала жизнь их махалли, их городка: цвели деревья, возилась в пыли ребятня, качался гамак в их дворике и о чем-то спорили желтоглазые скворцы – майны. После школы Гуля, наскоро пообедав, бежала в свой дом и пропадала там до вечера. Она чувствовала себя, как путник в пустыне, наконец-то добравшийся до спасительного колодца. О темах и сюжетах не думала – рисунки рождались сами, словно кто-то водил её рукой с кистью по белому листу.

За неделю она использовала всю бумагу и, поняв это, почувствовала, что её оторвали от спасительной влаги, дарующей жизнь.

Долго решала, что выбрать, а потом отнесла все рисунки Ларисе Матвеевне. Та разложила их на своем столе, предварительно освободив его от всего того, что громоздится на столе директора школы.

Долго рассматривала рисунки, не глядя на Гулю, а потом обняла ее за плечи и заплакала.

Её рисунки прошли на областной конкурс, а потом на республиканский.

К этому времени Гуля с Дилей уже работали на швейной фабрике.

А ближе к новому году к ним пришла Лариса Матвеевна и молча дала в руки газету. Небольшая статья, обведенная карандашом с заголовком

"Наши таланты".

И её имя – Гульнора Исматова – лауреат республиканского художественного конкурса.

Гуля почувствовала, как мелко дрожат руки и прыгают, сливаясь, газетные буквы.

– Поздравляю, дорогая! У тебя получилось! Я так рада! Твой диплом в дороге. Скоро, – добавила она многозначительно.

В выходной Барно в честь такого события затеяла праздничный стол. Лариса Матвеевна тоже была приглашена. Она пришла не одна, а с мужчиной средних лет, представившимся корреспондентом республиканской газеты и попросившим называть его Усман-ака.

– Вот, приехал интервью брать у вашей художницы, – он улыбнулся и этой улыбкой расположил к себе все семейство Рахимовых.

– Интервью или что там, не знаю, это потом, а пока к столу, гости дорогие. Плов ждать не будет. Давайте, пока горячий.

Корреспондент оказался действительно приятным, он расспрашивал обо многом, но как-то искусно избегал ненужных тем, могущих поставить Гулю в неловкое положение.

Лишь один раз произошла заминка: Тимур тоже принес показать свой рисунок, в уголке которого была неуклюже выведена его фамилия.