Полина Царёва - Небо напрокат

Больше в тот день мы этой темы не касались, но уже в следующее воскресенье я стояла на клиросе и с трепетом и благоговением пела: «Господи, поми-и-и-луй!»

Так в мою жизнь прочно вошла и утвердилась на главном месте Церковь. Я много молилась, соблюдала посты, причащалась и с великим желанием каждые субботу и воскресенье пела в хоре. Для меня теперь не существовало семейных разборок, криков: они проходили мимо, стороной. Так всегда бывает: когда отдаешь душу и сердце на благое дело, жизнь меняется до неузнаваемости.

– Артюха! Милый мой Артюха! Мне так хорошо! – трепала я свою любимую псину. – Я такая счастливая! Ты даже не представляешь, собака! – и я чмокала его в прохладный и мокрый носик. – У меня есть Церковь и ты, Артюха! А больше мне никого и не надо!

Артюха, радуясь, что я уделяю ему столько внимания, бегал вокруг и тыкался носом в мои руки и ноги, потом запрыгивал на кровать, ставил на меня лапы и пытался лизнуть в лицо. Я падала на спину, закрывая лицо руками, и смеялась, смеялась…

Наступил праздник Троицы. Я пришла в церковь пораньше: мне нравилось наблюдать сверху, с клироса, как собираются прихожане. Храм был усыпан цветами, горели свечи, и от всего этого великолепия у меня слегка кружилась голова.

Хор запел. Я прикрыла глаза. Сердце бешено билось. По телу разливалась приятная истома. Это было сродни единению с Господом Богом. Своим пением, своими мыслями и чувствами я возносилась к Нему. «Господи, услы-ы-ыши мя!» И Он меня слышал. Я верила. Я чувствовала. Я знала.

Когда служба закончилась, хористы быстро разошлись: каждый куда-то спешил. Мне торопиться было некуда. Хотелось продлить это состояние благоговения и блаженства. Я сложила руки на груди и закрыла глаза.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! – шептала я. – Господи! Господи! Господи!

Я находилась под куполом храма, и мне казалось, что здесь я ближе к Нему, здесь Он лучше меня слышит, здесь я под Его защитой.

Когда я спустилась вниз, в храме уже никого не было. Я постояла еще несколько минут, вдыхая цветочный аромат, и направилась к выходу.

– Не хочется уходить, правда? – услышала я позади звучный голос.

От неожиданности я вздрогнула и резко обернулась. Передо мной стоял отец Александр в ослепительно-белой рясе, серьезный и грозный. Небольшого роста, упитанный, он почему-то всегда ассоциировался у меня с футбольным мячом. Но, несмотря на лишний вес, во всех своих движениях был быстр и энергичен. Вплоть до кончиков своих черных волос, ниспадавших на его плечи причудливыми кудряшками. Я любила смотреть на эти кудри во время службы, когда отец Александр читал Евангелие, периодически резко потряхивая головой, отчего волосы взлетали в воздух и элегантно возвращались на плечи к своему хозяину.

Отец Александр не был красавцем. Маленькие зеленые глазки, имеющие обыкновение щуриться, уродливой формы очки, бесцветные пухлые губы, ярко и выразительно окаймленные длинной черной бородой. Иногда мне даже казалось, что он не священник, а чудище, явившееся из сказки.

Отца Александра любили. Он так искусно находил общий язык со служителями и прихожанами, с такой чуткостью внимал приходившим к нему на исповедь людям и проникался их проблемами, что внутренняя красота, идущая из самого сердца, успешно компенсировала изъяны внешности.

– Да. Не хочется, – ответила я.

– А давай я тебе подарю свой букет, – неожиданно предложил он, серьезно и в упор посмотрев на меня. – Хочешь?

Хотела ли я получить цветы? Да я об этом и мечтать-то не смела! Конечно, хочу, хочу, хочу! От волнения пересохло во рту. Я стояла растерянная и смущенная, не зная, что ответить.

– Стой здесь, я сейчас! – И он мгновенно исчез.

До этого момента я никогда не общалась с ним. На исповедь ходила к монаху, отцу Никите. А с отцом Александром лишь иногда пересекалась в храме. И каждый раз старалась избежать его грозного и пристального взгляда. Но в тот момент, когда он заговорил со мной, мне не было страшно. Наоборот, я была счастлива! И когда отец Александр вынес мне огромный красивейший букет, моей радости не было предела!

– Спасибо вам, отец Александр! – сказала я.

– Пожалуйста, – буркнул он своим басом и протянул мне еще какой-то пакет. – Это тоже тебе!

– Что это? – спросила я.

– Дома посмотришь, иди.

И, стремительно развернувшись, он исчез – внезапно, как и появился, оставив меня в недоумении с букетом цветов и странным пакетом.

Я шла домой и заглядывала в глаза каждому встречному. Посмотрите! Вы только посмотрите на мой букет! Мне его подарили! Да! Да! Мне подарили цветы! Сердце трепещет! Сердцу хочется петь! Так хочется крикнуть: «Люди! Ну обратите же на меня внимание! Посмотрите на меня: я самая счастливая!» Но люди проходили мимо с хмурыми и недовольными лицами, не обращая на меня никакого внимания.

Легкая, как бабочка, с ликованием в душе я вбежала в дом.

– Ну! Что скачешь, стрекоза? – услышала голос бабки. – Полы когда мыть будешь?

Меня словно окатили холодной водой. Свет внутри погас. Праздник окончен. Пора возвращаться в реальность.

– Что это за веник? – На пороге появилась мама. – А в пакете что?

– Не знаю, – запинаясь, пробормотала я.

– Дожилась! Не знает, что за барахло с собой таскает! – съехидничала бабка.

– Это не барахло! – опустив глаза и совсем растерявшись, тихо возразила я.

– Ну, давай, выкладывай! – буркнула мама.

Осторожно и несмело я поставила пакет на стол и достала булку хлеба, сахар, чай, пряники, банку варенья, оладьи.

Вся семья столпилась вокруг с жадными глазами. В тот день в доме из съестного практически ничего не было. Достаточно частое, впрочем, явление.

– Надо поставить чай! – чуть более дружелюбно сказала бабка.

Содержимое пакета исчезло за несколько минут. Все были так довольны и счастливы, включая Артюху, что даже забыли спросить, где я это взяла! Насытившись, каждый отправился восвояси. Мама убрала со стола и один-единственный оставшийся оладушек, положила на блюдечко, накрыла железной крышкой и поставила на подоконник.

Ночь была темной – ни единой звездочки на небе. Мне не спалось. Снова и снова я перебирала в памяти драгоценные моменты прошедшего дня: как меня окликнул отец Александр, как подарил букет, как с упоением я вдыхала запах ладана и цветов, как счастливая на бешеной скорости неслась домой. Я ворочалась и улыбалась ночной тишине.

С улицы изредка доносились еле уловимые звуки: смех загулявшейся компании, легкое дуновение ветерка, размеренный храп соседа за стенкой. Но все это было далеким и нереальным, а в доме царила теплая, мягкая, глубокая тишина, изредка нарушаемая поскрипыванием старого дивана.