Виктор Улин - Вертолет до Акапулько

– Просто модель, – повторил я.

– Женщин-соло, кстати, тоже не фотографирую. Этим занимается Каша…

– Каша?!

– Ну да. Аркадий, мой партнер, мы с ним на пару владеем этой студией.

Она обвела рукой вокруг себя.

– Каша гей, он работает с женщинами.

– А разве у фотографа и модели могут что-то значить гендерные предпочтения?

– Могут, и еще как. Влечение полов искажает профессиональный взгляд. Безразличие позволяет достичь вершины совершенства.

– А как именно вы будете… достигать меня до вершины? – уточнил я, стоя истуканом.

– Дельный вопрос! – Нателла кивнула. – Тоже надо прояснить. Судя по паспорту, вы не женаты. Но, быть может, у вас есть близкая женщина, которая может застукать ваши визиты сюда, потом ревновать?

– Женщин у меня вагон, – честно признался я, как если бы разговаривал с мужчиной. – Но ни одну не допускаю к себе до такой степени, чтобы она следила, кому звоню и куда еду. Меня волнует другое.

– Слушаю.

Похоже, наш разговор и в самом деле поднялся на деловые высоты.

Во всяком случае, мне было легко, даром что я был в одних трусах.

Дома у меня стоял такой холод, что я ходил в свитере. Здесь было тепло, как летом.

– Где появятся эти фотографии? Только в журналах или в инете тоже? где могут появиться журналы, как открыт доступ к сайту? Я, конечно, не патриарх всея Руси, но и не охранник из « Полушки », на работе не последняя должность, и…

– Понимаю-понимаю, Владимир. С этого стоило начать. Крупные планы, я полагаю, вас не волнуют. На вашем теле нет особых признаков, узнать вас может только очень близкий человек. Но жены у вас нет, а на работе вы вряд ли машете членом перед сослуживцами.

– Не машу.

– Тогда это не страшно. А если в кадре будете с лицом, мы вас замаскируем.

– Каким образом?

Мне стало интересно.

Все-таки любая новая сфера что-то привносила в жизнь.

– Можете работать в маске.

– В какой?

– Вариантов много. Есть дурацкие: Микки-Маус, барон Мюнхаузен, еще всякая дрянь. В них тяжело. Есть эластичные, вроде спецназовских шапок с дырками для глаз.

– И я буду как зомби?

– Типа того. А можно уже на фото поставить виртуальную маску – размыть лицо специальной областью. Но это ухудшает восприятие кадра. Лучше всего наклеить усы а-ля Кларк Гейбл. И лицо сохранится, и родная мать не узнает.

– Пожалуй, вот это оптимально, – согласился я. – Усы кого угодно сделают неузнаваемым.

– Подберем. Позже, когда дело дойдет до серьезной сессии, – сказала Нателла. – А сейчас раздевайтесь наконец, я на вас посмотрю.

Она отошла, опустилась на стул, закинула ногу на ногу.

В позе сквозил глубокий, бесчувственный профессионализм.

« Розовост ь», конечно, облегчала отношения.

– Что ж, собеседование прошло на ура, – констатировала Нателла. – У вас прекрасная стать, вы универсал.

– В каком смысле – « универсал »? – уточнил я.

– Будете востребованы и в обычном порно и для геев.

Снять трусы и показать себя оказалось проще, чем я думал.

Сейчас мы сидели у колесного столика: Нателла в джинсах и рубашке, я голый, как король – и пили кофе, который она прикатила из кухни.

Чашки тут были тонкие, с аккуратными ручками, а кофе оказался очень хорошим.

– Будем работать, Владимир, – сказала она, сделав глоток и держа блюдце на весу.

– Будем, – подтвердил я, тоже немного отпив.

– Ну если так, давайте на « ты » и просто Володя?

– Давайте, Нателла.

– И не Нателла, а просто Ната, окей?

– А вот это – нет! – возразил я. – Ваше имя нравится в полном варианте, хоть и не пойму, чье оно.

Я не стал говорить, что однажды в моей жизни случилась Наташа, которую я называл Натой.

Она высосала столько крови, что не хотелось вспоминать.

Я еле ускользнул из-под венца, спасся в самый последний момент.

Именно после этой « Наты из ваты » я постановил ни с кем всерьез не сближаться.

– Греческое. Папа был греком, мама русская.

– Откуда вы взялись в нашем башкирнике? – спросил я.

От эпитета « мерзопоганый », привычного в аттестации родного города, я все-таки удержался.

Тут были нередки смешанные браки. На чеках супермаркета то и дело приходилось читать нечто вроде « кассир Иванова Лариса Акбердовна ».

Муж Нателлы мог оказаться башкирином, а я не хотел ее оскорблять.

– Ума не приложу, – она легко рассмеялась. – Ладно, Володя, если нравится, называйте меня по полному. А если хотите – Эллой, это короче. Так тоже иногда звали.

– « Элла » – самое то!

Я обрадовался.

Такое усечение имени полностью отрывало хозяйку студии от той чертовой Наташи.

– Та кот, Элла, – заговорил я дальше. – Никогда бы не подумал, что соберусь сниматься для порножурналов. Если кто-то узнает – не поймут. Хотя близких друзей у меня нет, узнавать некому.

– Наши соотечественники – на девяносто процентов дебилы и ханжи. Даже тот, кто понимает суть, прикидывается страусом. А между тем, порнография есть важнейшее из искусств.

– Важнейшее? – переспросил я, усмехнувшись. – Ильич от таких слов перевернется в хрустальном гробу.

– Важнейшее и нужнейшее.

– Даже так?

– А вы как думали?

Нателла отставила чашку.

– То есть – извините – а ты как думал?

– Если честно, не думал никак, – признался я. – Ты правильно сказала – « страус ». Смотрят все, не признается никто.

– Так вот.

Она подняла палец.

– Качественная порнография дает полноту жизни всем, кому реальное недоступно. Подростку, которому запрещен секс. Супругам, которые прожили тридцать лет, но не желают ходить на сторону. Старику, который еще хочет, но уже не может. Инвалиду, прикованному к постели. Полярнику в Антарктиде. Космонавту в железной бочке, закинутой на орбиту…

Я покачал головой.

Такие глобальные мысли не посещали меня никогда.

–…И так далее. Порноактеров никто не рассматривает всерьез, но Джианна Михаэлс принесла людям неизмеримо больше пользы, чем какая-нибудь Любовь Орлова.

– Смелые слова, Элла, – сказал я. – Но патриотисты свернут за них голову. Да и вообще, считается, что порнография – это стыд, позор и удел моральных уродов.

– Моральные уроды те, кто это говорит. А мы…

В кармане джинсов у Нателлы заверещал телефон.

– Извини, Володя, вынуждена отвлечься.

Она встала, вышла из комнаты, затворила за собой.

Я сидел на месте, допивал кофе, и чувствовал, что жизнь поворачивается неожиданным боком.

– Очередной кандидат? – поинтересовался я, когда Нателла вернулась.

– Кандидатка.

Я вспомнил, как она сказала, что женщин фотографирует гей Каша, но ничего не стал выяснять.

В незнакомом мире каждую минуту возникали новые загадки – и это, кажется, радовало.