Лена Гурова - Две судьбы. Часть 2. Развод – это… не всегда верно!

И Трошин напоил.

Уже позже, от Наташки и мамы я узнала, что Роман искал меня всю ночь, а потом сидел около кровати, почти не спал несколько дней, пока я окончательно не выгнала его. Но до своего отъезда, ему нельзя было опаздывать в училище, он целыми днями крутился около лечебного заведения, всеми правдами и неправдами проникал в отделение, чтобы посмотреть на меня. И каждый день, утром и вечером, передавал с медсёстрами цветы и фрукты, покупал лекарства и даже пижаму, тапочки и всякие туалетные принадлежности, услышав из разговора мою просьбу об этом. А я потихоньку умирала, ну уж душа, точно…

И опять мне пришлось догонять. Но в этот раз всё было гораздо серьёзнее, хвостов накопилось – куча. Я сильно уставала, никакие физические упражнения не помогали. Пришлось моей мамочке бросить всё и приехать на время к нам с Наташкой. У моей подружки в августе свадьба, они с Витькой сияли от счастья, он почти не вылезал от нас, очень помогая грубой мужской силой. И каждый день начинал с одной и той же фразы: «Ну, прости его, Валерка, он с ума сходит, все гири и штанги перетаскал, все вечера торчит в качалке, изводит себя. И находит свежий пепел, высыпает на голову ежечасно и ежеминутно. Ромка любит тебя, поверь мне». И каждый день я отвечала: «Нет!»

Я люблю его. Роман Трошин – мой крест. Он женится, куда он денется, наделает детей, дослужится до генерала в той другой жизни, но это ничего не значит. Я буду его любить. Даже, если поверю кому-то другому, заведу своих отпрысков, заработаю кучу денег в своей другой жизни, всё равно буду любить его. И это ужасно. И никуда от этого не денешься,… Может, со временем, мне удастся с этим существовать…

Ромка был замечен около нашего дома не один раз. В последнем разговоре, ещё там, в больнице, я взяла с него клятву не отсвечивать в моей жизни. Что мне тяжело его видеть, что он вызывает во мне только ненависть, что я хочу жить, а не выживать с его шутками и прыщиками, что никогда не пойму такую любовь, и всё в таком духе. После этого монолога мне пришлось приводить себя в порядок не один день. Действительно, было очень больно видеть, слышать и ощущать его присутствие, даже на расстоянии. Ведь Ромка постоянно передавал мне цветы, сладости, фрукты, которые я не ела, пока мама не накричала на меня и не посоветовала, не сливать всё в одну лужу. Она тоже переживала, Роман приходил к ней, когда я была ещё в больнице, и честно всё рассказал. Вот тогда и она попросила оставить меня в покое, хотя бы на время, и дать её дочери возможность разобраться в себе, научиться жить в этой новой реалии. Какой? В той, в которой нет романтического предложения, взаимопонимания с полуслова, нет привязанности, влечения, притяжения душ и тел? В какой, мамочка? В которой нет той ночи любви, каждый день приходящей мне во сне? Ведь он сделал всё так красиво: и свечи, и аромат иланг-иланга, и красивое бельё, и шампанское, фрукты, конфеты, тихая музыка. А главное, доведя меня до состояния безумства, он вошёл в моё изнывающее лоно очень аккуратно, всё время лаская и не выпуская мои губы в момент пронизывающей боли, возвращая своим настырным языком назад, в состояние вожделения, а потом и невиданного блаженства, растекающегося по всем клеточкам моего тела. Это было что-то. Я получила такой каскад наслаждения в момент потери девственности, что о какой-то там боли забыла сразу. Своей нежной страстью Рома уносил меня в радужные дали, волшебные путешествия на неизведанные острова удовольствия и неги, обжигая своими чувственными губами и нашёптывая слова любви…

Жить с этим становилось всё сложнее и труднее, ничего не расставлялось по полкам в моём мозгу. Я старалась отвлечься учёбой, брала уроки английского и, почему то, пошла на курсы вождения при нашем институте. Ни одной минуты свободного времени. Был конец апреля, на майские праздники мама и мои сожители уезжали домой. Я оставалась одна, решив закрыть все оставшиеся задолженности. Накануне у нас с Наташкой состоялся очень откровенный разговор. Они с Виктором не видели в свидетелях на их свадьбе никого, кроме Ромки и меня. И что делать?

– Понимаешь, Руська, пацаны поклялись взять на себя это ответственное дело друг у друга на свадьбах. И Виктор не желает ничего менять. А я без тебя куда? У меня же нет никого, ближе и надёжнее. Может, ты кого посоветуешь? – Съязвила она.

– Не волнуйся. Я думаю, что до августа научусь жить по-новому. Правда, хорошо это или плохо, сказать не могу.

– Ромка последнюю неделю выходит на связь редко, Витька волнуется, даже ездил в академию, но не застал. А вечерами его где-то носит, и он просит не отвлекать его, слишком занят, видите ли. Можно спросить у тебя кое-что? – Получив согласие, Наташка задумалась, подбирая слова. – Ты не простишь Трошина? Никогда? Неужели смогла выбросить его из своей жизни?

– Я люблю его, подружка, выкинуть не удастся. Да я даже и работать над этим перестала. Просто учусь жить с этой привязанностью, но без него. И он, как видишь, успокоился уже, живёт себе, поживает.

– Неправда, ничего он не успокоился. Просто Витька попросил его не появляться пред твоими очами, когда понял, как ты реагируешь, рыдая полночи, и таблетки свои жрёшь. И валерьянкой постоянно воняет. Мы же видим всё, переживаем. Русь, почти два месяца прошло после твоего приезда из больницы. Ты не пускаешь Ромку на порог, не хочешь выслушать, не даёшь ему возможность повиниться, объясниться с тобой. Это неправильно, все мы люди, все мы человеки, все грешники и все делают ошибки. А как же с прощением? Ты не думала об этом?

– Думала, много думала. Но тогда разреши и мне задать тебе один, только один вопрос. Ты бы простила? Поставь себя на моё место.

– Сложно всё это, я понимаю. Но, наверное, учитывая несерьёзное отношение Ромки к рыжей профурсетке, учла бы это обстоятельство. Знаешь, он ведь приревновал тебя, когда ты позволила поцеловать себя нашему физкультурнику. А потом танцевала с ним и хохотала, всё время, снимая со своей, простите, аппетитной попы его похотливые ручки. Ты же не отстранилась от него, не ушла в сторону, дала разрешение ему тебя лапать.

– Ты что, обалдела? Да, он поцеловал меня в щёчку, а когда стал вести себя непристойно, я сразу отправила его куда подальше. Откуда ты это взяла? Ты сама видела? Бред сивой кобылы!

– Вернее, рыжей клячи. Я сама узнала об этом только вчера, Витька рассказал, а ему Ромка.

– То есть никто ничего толком не видел, и все поверили Ирочке. Класс! Высший пилотаж!!! Браво, рыжая бестия, ты победила.

– Руська, я не поверила и Витьке так сказала. Просто доношу до тебя информацию, я убеждена, вам надо поговорить. Вроде, последнюю неделю валерьянкой не пахнет.

– Ты предлагаешь мне самой вызвать его? Ну, уж нет.