Светлана Ильина - В вихре времени

– Николай Константинович, а вы не были военным? У вас выправка как у офицера, – спросила Маша.

– Не был, Мария Степановна, а выправка у меня от муштры отца-офицера, который с раннего детства учил ездить верхом и держать спину в любых ситуациях, – двусмысленно ответил он, слегка улыбнувшись.

Спектакль начался. Артисты играли превосходно, музыка господина Чайковского поражала напевностью и грустью. Маша внимательно слушала, но когда сразу четверо певцов запели одновременно, заскучала.

"И чего все сразу вступили? Какой же это разговор? Мы с Мишкой как загалдим вместе, так папа сразу кулаком стукнет, не захочешь больше и рот открывать…"

Маша оглядывала украдкой публику, но было темно: ни нарядов дам, ни украшений было не разглядеть. Наконец закончился первый акт. Николай предложил прогуляться по фойе, она с радостью согласилась – в ложе было душно и скучно сидеть.

Они вышли в коридор. Там уже вовсю вышагивали парочки, рассматривая друг друга и делая вид, что обсуждают спектакль.

– Николай Константинович! – услышала Маша негромкое восклицание. Она повернула голову, откуда позвали Николая, и увидела долговязого мужчину с длинными ногами, как у журавля, стремительно приближающегося к ним.

Николай не выглядел счастливым от встречи, но взял себя в руки и любезно поклонился.

—Мария Степановна, позвольте представить коллегу по гимназии – Митрофанов Алексей Викентьевич.

Маша подала руку с улыбкой:

– Рябушинская Мария Степановна.

Митрофанов выпучил глаза, словно увидел горгону Медузу.

– Барышня Рябушинская? Наслышан, наслышан… Очень приятно-с, да-с.

В это время к Митрофанову подошла пожилая дама с невыразительным лицом, одетая гораздо проще, чем Маша, в синее длинное платье со множеством рюшей.

– Позвольте представить, моя жена Клавдия Васильевна.

Николай поклонился, а женщины кивнули друг другу своими шляпками.

Маша посчитала, что на этом их общение закончится, но не тут-то было – Алексей Викентьевич рассчитывал подольше пообщаться.

– Как вам опера, понравилась? А вы знаете известный театральный анекдот? Нет?.. Николай Константинович, что же вы не развлекаете даму!

Жена слегка дёрнула за рукав неумеренного в эмоциях супруга, но тот ничего не замечал.

– У Пушкина в романе такие слова: "Кто там в малиновом берете? Жена моя… Так ты женат?" Ха-ха, – он ещё сильнее задвигал длинным носом, впиваясь глазами в Марию, – а мой знакомый пел в театре, где вместо малинового берета одели зелёный! Ха-ха-ха! Представляете, как удивился певец, когда увидел Татьяну в зелёном? От изумления он так и спел: "Кто там в зелёновом берете?" На что получил неожиданный ответ: "Сестра моя… Так ты сестрат?"

Митрофанов забился в истерическом смехе, будто не он рассказал бородатый анекдот, а сам услышал его первый раз. Маша вежливо улыбнулась. Жена уже шипела что-то ему на ухо, а Николай досадливо морщился, видимо, жалея, что предложил походить по фойе.

– Вы не любите этого господина, Николай Константинович? – спросила Маша, когда они сели на свои места в ложе.

– Не больше и не меньше, чем остальных коллег, Мария Степановна. Преподавателей нашей гимназии весьма интересует моя личная жизнь, и теперь у них будет много пищи для сплетен.

– Жаль, что так получилось.

– Ничего страшного… Скрывать мне нечего, а насмешки меня не трогают.

– Вы так независимы от мнения общества, Николай Константинович?

Николай задумался.

– Пожалуй, нет, именно поэтому я не афиширую личную жизнь и не обсуждаю её ни с кем, кроме вашего брата.

Всю оставшуюся оперу Маша ждала сей диалог. И когда услышала, едва удержалась от глупого смеха, представив в лицах забавную сценку.

Нет, всё-таки опера скучновата. Конечно, Собинов в роли Ленского прекрасен. Ария "Что день грядущий мне готовит?" довела её до слёз… Но Ларину Маша не понимала. Что нашла Татьяна в Онегине? Она бы не влюбилась в такого…

А в какого? Маша ещё сама не знала. Может, Николай ей подойдёт, а может, и нет… В отличие от Татьяны, она не имела недостатка в кавалерах. Торопиться с выбором не было необходимости…

Вечер был чудесный, безветренный. Они не спеша ехали по вечерней Москве. Николай поинтересовался её впечатлениями.

– Я знаю, вы ждёте восторженных отзывов о всеобщем кумире – Собинове. Здесь я с вами согласна – удивительный голос. Но сам роман всегда вызывал у меня противоречивые чувства.

– Почему противоречивые? Разве вы не разделяете всеобщего восхищения Татьяной?

– У меня двойственное чувство: с одной стороны, мне непонятна её любовь к этому хлыщу, а с другой… – Мария лукаво посмотрела на Елагина, – она повела себя как мужчина…

– Что вы имеете в виду?

– Выбрала сама, а не ждала, когда её выберут. Это очень смело, особенно для того времени. У неё нет покорности судьбе, она разрушила устои того времени: "Привычка свыше нам дана – замена счастию она…"

– Да, соглашусь с вами. Надо обладать изрядной решимостью, чтобы совершить такой поступок – первой объясниться в любви… Ведь Онегин мог и высмеять её, опорочить в глазах общества.

– Он бы Татьяну ещё больше опорочил, если бы она ему не дала отпор в конце. Мне всегда нравилось про это читать у Пушкина.

– Про отпор?

– Про независимость слабой женщины, Николай Константинович! Ларина сама выбрала свою судьбу. Правда, у неё не было таких возможностей, как в наше время… А вам нравится Татьяна?

– Ларина всем нравится, Чайковский даже оперу хотел назвать не "Евгений Онегин", а "Татьяна Ларина"… Я только не понимаю, за что Онегина все осуждают? Почему он сразу не разглядел, какая тонкая и глубокая душа у Татьяны? А откуда он мог это разглядеть? И то, что Евгений волочился за Ольгой объяснимо – она открытая и весёлая. А Татьяна вела себя как неживая, а потом вдруг письмо написала… Онегин должен был влюбиться от одного её письма?

– Я как-то не смотрела глазами мужчины…

– А между тем – это вполне естественно. Татьяна и красавицей-то не была: "Ни красотой сестры своей, ни свежестью её румяной не привлекла б она очей". Мужчина сначала обращает внимание на внешность, а после уж дальше присматривается.

Машу разговор начал смущать.

– А ко мне вы тоже присматриваетесь, Николай Константинович?

Он взглянул на неё своими чёрными глазами совсем близко.

– А это плохо?

– Нет, наверное, – пролепетала она.

По счастью, пролётка наконец доехала до дома Рябушинских. Николай помог ей выйти из коляски и проводил до двери. Прокофьич открыл дверь и стоял в почтительном ожидании.

Маша подала Николаю руку для поцелуя, избегая смотреть в глаза, но он держал её, пока не поймал ответный взгляд. Потом медленно поцеловал, наклонился к самому уху и прошептал: "Я надеюсь, мы скоро встретимся". Она неловко кивнула и юркнула в дверь.