Шарлеманн Готье - Вольно, генерал: Стокгольмский синдром

Если разобраться, то его насиловал один из самых презентабельных и знаменитых демонов в подземном мире. Но эти мысли были далеки от Люциана. Сейчас его беспокоило изнасилование. Он пытался вырваться как можно более бесшумно. Каждый раз, когда генерал пытался воспроизвести какие-то звуки, ладонь Молоха крепче впивалась в рот. В конце концов, главнокомандующий запустил в рот генерала пару пальцев и начал ласкать его язык, чтобы тот уж точно молчал. Со стороны Люциана раздавалось ритмичное и возмущённое мычание.

Он пробормотал:

– За… за… за что…

– За что, говоришь? – быстро пробормотал Молох. – А ни за что. Потому что я так захотел. Как тебе такое, принцесса?

И он сильнее толкнулся в Люциана, насадив до самой мошонки. Генерал дёрнулся, но Молох крепко удержал его в своих цепких объятиях.

Моргенштерн мстительно закусил пальцы главкома.

– Выбью. Все до одного, – предупредил Молох.

Люциан ему поверил и ослабил хватку зубами. Он посасывал пальцы, закрыв глаза, и думал о том, как ему хочется врезать Молоху. Развернуться и наотмашь, чтобы этот ублюдок рухнул на пол. Или нет. Чтобы этот ублюдок выбил собой дверь. Это бы увидели демоны и сказали: «Ничего себе! Он отшил самого главнокомандующего! Ему конец!». А вот нет. Никакого конца. Только уважение к себе и восстановленная гордость.

Однако это всё мечты.

В реальности Молох жёстко трахал Люциана, из-за чего тот изредка выл от такой грубости. Моргенштерн изо всех сил вцепился в руку главнокомандующего, которой он заткнул ему рот. Было обидно и противно. С другой стороны, Молох – довольно крепкий и привлекательный мужчина. От него пахло чем-то терпким и притягательным. Хотелось втягивать ноздрями необычный аромат и наслаждаться. Но разве это сделаешь, когда тебя всего трясёт?

Только Люциан задумался о том, как от главнокомандующего пахнет, как тот резко стиснул генерала в своих объятиях и едва ощутимо задрожал.

Кончил.

Наигрался.

Он вытащил член и развернул Люциана к себе лицом.

– Ты не плачешь. Жаль, – отметил главком, часто дыша.

– Ты не увидишь моих слёз, сука, – со всей смелостью пробормотал Люциан, одновременно думая о том, какой же главнокомандующий огромный.

Он смотрел на мужчину снизу-вверх, как альпинист на Эверест.

– Понравился? – ядовито спросил Молох.

– Урод каких поискать, – бросил Люциан с вызовом.

Если до этого Моргенштерн стоял перед ним, прижавшись к мерзкой стене, то сейчас Молох притиснул его к ней ещё крепче. За горло.

– Следи за языком, – предупредил главнокомандующий. – Ты можешь лишиться его в любой момент. И регенерация тебе не поможет, уж я об этом позабочусь.

– Как же я тогда буду воспевать размеры твоего члена? – с усмешкой поинтересовался генерал, прищурив глаза.

– Ты можешь познакомиться с ним поближе, раз так заинтересовался, – съязвил Молох в ответ. – Впрочем, думаю с тебя достаточно в этот раз, – он наконец-то застегнул брюки. – Бывай, малышка. Не забывай, кто твой хозяин, – и вышел из подсобки, что-то насвистывая.

Люциан сопроводил его злобным взглядом и плюнул вслед, после чего начал наспех застёгиваться, чтобы не дай дьявол кто-нибудь увидел его в таком положении. Предстояло ещё найти и собрать брошенные папки, чтобы донести их до архива.

Люциан вернулся с работы поздно. Он застал Венцеслава Рауха в кресле, когда тот смотрел телевизор. Мужчина то и дело переключал каналы, двигая только рукой с пультом. Моргенштерн сбросил плащ и повесил в прихожей и деловито прошёл в комнату.

– Как ты себя чувствуешь, Вацек?

К слову, Венцеслав был огромным мужчиной, похожим на медведя. Люциан терял голову от таких габаритов и тихо восхищался им. Иногда не очень тихо. Рауха это подобострастие раздражало. Вацек зачёсывал назад свои темно-коричневые непослушные волосы, и это придавало ему вид одомашненного медведя. Янтарного цвета глаза, обыкновенно поблескивающие, благодаря депрессии потускнели. Угловатые брови придавали обаяния, они украшали взгляд, делая его залихватским. Но не сейчас. Сейчас мужчина хандрил. В своём растянутом свитере он сейчас больше походил на большого ленивого кота, чем на медведя, как ему всегда нравилось считать.

– Я в депрессии немного, – вздохнул Раух.

– Зачем? – спросил Люциан так, будто для депрессии нужен специальный пропуск или типа того.

– Само так получилось, – он пожал плечами и почесал свой щетинистый подбородок.

– Тебе бы фруктов и хорошего комедийного сериала, а не сопли на щетинистую морду мотать, – чуть улыбнулся генерал, сдвигая шторы на окне и заодно осматривая затемнённую улицу, освещаемую только фонарями.

– Я уже так обожрался мандаринов и яблок, что у меня начался понос. А комедийный сериал… Не до него, в общем, – печально сообщил Раух.

– А что насчёт немного демонического тепла? Чувствуешь нужду в том, чтобы тебя обняли и сказали, какой ты хороший? – повернулся к нему Моргенштерн.

– Это было, как сарказм, – пробубнил Венцеслав.

– Нет, не было, – покачал головой Люциан.

– Да, чувствую. Хотя бы каплю банального сочувствия, – согласился наконец дримхантер.

Теперь вздохнул Люциан. Он достал из шкафа плед и накинул Рауху на плечи, после чего обнял мужчину, присев на подлокотник кресла.

– Не тебе одному тяжело в этом мире. Каждый рано или поздно испытывает слабость, каждый сталкивается с трудностями. Не всегда даёшь отпор, да, сил не хватает. Это нормально, мы все лю… демоны.

– Да не в этом дело, Люц, – он приобнял мужчину в ответ. – Противно, что живу в обществе, где все – всего лишь толпа, а борются из этой толпы от силы двое-трое. Так и погибну в бою за правую идею, но затравленный толпой. Типичная история.

Моргенштерн ненадолго задумался.

– Знаешь, меня тоже не устраивает такое положение вещей, но знаешь, что? Я принял это, ведь один в поле не воин. Я никогда не пересилю тщеславных идиотов, а ты – никогда не победишь ленивую биомассу. Я сам борец по натуре, но, когда я вижу уныние и тлен, я бессилен.

– Я не могу подчиниться. Уже не могу. Я пробовал, но… Горячая кровь не даёт.

– Тогда ты, вероятно, одна из тех бабочек, которые сгорают, долетев до лампы. Что ж, по крайней мере, красивая смерть. Правда, бесполезная. Не находишь? – Люциан провёл рукой по щеке Рауха.

Последний оброс: видать, будучи нервным, забывает бриться.

– Ты думаешь, от меня так легко избавиться? – Венцеслав хмыкнул, слегка прищурившись.

– Знаешь, я думаю, в соотношении один к тридцати, например, исход довольно очевиден. Кстати, как твои раны? Не надо помочь с бритьём? Жратва в холодильнике есть? Давно рубашки стирал, а? – Люциан повернул голову Венцеслава к себе за подбородок и посмотрел ему в глаза.