Татьяна Гутиеррес - Лето перемен

Сейчас я сам себе улыбаюсь, вспоминая.

– Это было достаточно взрослое осмысленное решение – замечает лимонная дама. Я так и не удосужился запомнить ее имя, хотя прихожу во второй раз. В первый я негодовал по поводу того, как Лаура меня бросила. Но, честно говоря, на ее месте я бы сделал то же самое. Мне совсем не хотелось в тот раз говорить о родителях, и признаюсь, немного переиграл тогда.

– Чертовски отважное и верное, – улыбаюсь я. – И спасибо отцу – он на следующий же день написал заявление в школе. – Я задумываюсь на секунду. Хоть я и проделывал это уже несколько раз, каждый новый – это как эксгумация моих чувств. – Я отсидел год дома, выбираясь только на уроки гитары и пения. И сдержал свое слово. – Мои пальцы без остановки крутят кожаный браслет на запястье. Я не очень люблю говорить о маминой смерти. – Ровно через год я перестал рыдать в неожиданных местах от того, что видел, как чья- то мама забирает своего сына из школы, или вообще при виде любой семьи. Я знал, у меня никогда не будет ни брата, ни сестры.

– Значит, ты пошел в школу уже в Москве?

– Мне было восемь лет, и я был самый старший в классе. Тогда я дал маме самое первое свое обещание – приложить все усилия, чтобы стать примером. И до шестнадцати лет остервенело его придерживался. Со мной не было никаких проблем.

Я встаю, потому что мой зад уже затек на каменном диване. И начинаю прохаживаться по безликому офису, разминая конечности, и попутно рассматривая разные вещицы.

– Я делал уроки за барными стойками, в гримерках, попивая кока- колу. Я учил стихи, затыкая уши от громкой музыки. Я привык не обращать внимания, когда меня трепали за щеки и спрашивали, не потерялся ли я.

Я подхожу к шкафу, на котором стоят книги разных именитых психологов – ну насколько я могу предположить это. Никаких фотографий семьи или вообще личных вещей, выдающих хоть какую информацию о человеке, которому я сейчас выдаю всю свою биографию.

– Ты говорил, что год назад переехал сюда?

– А, ненадолго. Учеба в Сочи была проще. Дед с бабой плясали надо мной, создавая все условия, чтобы я бездельничал. – Беру в руки стеклянную собачку и тут же возвращаю ее: какая же безвкусица. – А я не привык к гиперопеке, проявление заботы воспринимал как покушение на мое личное пространство. Мне было тяжело дышать.

Дама все пишет. Я снова хватаюсь за браслет – мне надо сдерживать себя, я обещал.

– Время от времени я убегал на кладбище к маме – от нашего дома оно в двух километрах. Иногда я оставался там по многу часов, рассуждая о разных делах, рассказывая маме различные истории, словно она сидела рядом, и пила чай, и слушала мою трескотню в пол- уха. А потом я уходил и напивался. Затевал идиотские драки. Целовал чужих девчонок. Или играл на гитаре у себя в комнате. Я был полнейшим засранцем. – Я возвращаюсь на желтый диван, так и не найдя ничего интересного в кабинете. – А потом появилась Лаура. – Я делаю взмах рукой. – И все стало еще хуже.

Я говорю заученными фразами – всем одно и то же. Мне ничего не надо от этих псевдоврачей. Они маму не вернут. А на остальное мне наплевать.

– Лаура – та самая, что ушла от тебя к твоему другу?

Я вот не понимаю зачем она сейчас это сказала. Напомнить о том, что моя девушка предпочла мне моего друга, или просто указать на то, что она не забыла, о чем мы говорили почти неделю назад? Черт побери этих херовых специалистов. Лучше бы отец сам со мной поговорил.

Мысли о прошлом никогда не покидают мою голову.

Но спустя день после моего визита к психотерапевту, когда я бегу вдоль набережной, запруженной туристами в купальниках и кошмарных плавках, я думаю не о нем. А о той смешной девчонке, Риве, с которой только что провел, пожалуй, лучшие минуты за последнее время. Она не похожа на девочек из моего окружения. Она не боится показать себя такой, какая есть. Мне кажется, она вообще не задумывается над тем, что о ней думают другие. Носит дурацкую одежду, и совсем не пользуется косметикой. Ее волнистые волосы такого необычного темного пепельного оттенка, что я специально бежал чуть позади нее, чтобы рассмотреть их. Таких не бывает, наверняка крашеные. Девчонка умеет отдаваться моменту. Поет она, безусловно, отвратно. Но сколько энергии вкладывает! Я ей завидую черной завистью. Я тоже, черт возьми, так хочу.

Рива

После ужина я набираю номер Насти, но она не берет трубку. Мне не терпится вылить на нее все новости. Она с ума сойдет, когда услышит все это. Но тут я вспоминаю, что в ее жизни тоже много чего происходит. И я должна знать все, потому что на мне висит ответственность за то вранье, которое я уже успела выдать моей маме и бабуле.

Через несколько минут снова набираю ее номер. На экране высвечивается ее фотография в черных очках и соломинкой во рту. Я сейчас готова отдать все свои накопления лишь бы она оказалась рядом со мной.

– Але, – наконец отвечает знакомый голос.

– Насть, ты где?

На заднем фоне слышатся голоса и громкая музыка.

– В баре. Саша выступает сегодня, а я сижу и пускаю на него слюни и посасываю коктейль, одновременно отгоняя стаи поклонниц. Они с ума сходят по нему, представляешь? Я здесь, перед ним, он меня даже поцеловал в перерыве, а они чуть не закидывают его трусиками!

Подруга возмущается, но в голосе полным- полно гордости за своего парня. Я и забыла уже, насколько у нее с ним серьезно.

– Я должна знать, что говорить твоей маме, если она позвонит, – я пытаюсь перекричать гул в телефоне.

– Все в порядке. Она не станет звонить. Они с отцом уехали на неделю. Так что я…Живу у него.

– Что?

– Да, мы живем вместе, Рива. Ты не представляешь, как это – быть на седьмом небе от счастья! – По- моему меня тошнит. Она, что – читает женский роман из библиотеки моей бабушки? Но я, конечно же, ничего подобного не говорю. – Мы занимается любовью каждый день, и это чертовски круто!

– О, боже…ты осторожнее. Он взрослый парень. А тебе еще нет восемнадцати.

– Рива, какая же ты зануда!

Да что же такое сегодня со всеми?

Чтобы доказать обратное, в двух словах описываю события последних дней, но Настя слушает меня в пол- уха. Конечно, все что происходит у меня – детский сад по сравнению с ее взрослой жизнью.

Мне хотелось бы, чтобы наш разговор был более душевный, и дружеский. Хотелось бы обсмаковать все детали с ней, но я понимаю, что она в баре, и там шумно. К тому же ее любимый начал петь песню, посвященную ей. Так что я прощаюсь и прошу перезвонить, как только она вспомнит о моем существовании.

Ну и ладно, оставлю сегодняшний день самой себе. Я сладко улыбаюсь. Лето еще не началось, а у меня уже событий на целый дневник.

Утром я понимаю, что никак, ну просто никак не могу пойти на занятие по серфингу. Болит все и даже больше. Ноги не держат меня, и при каждой попытке передвижения подгибаются в коленях. Я наворачиваю огромную тарелку каши с клубникой. Мне плевать. Я люблю вкусную еду, тем более что с моей фигурой я могу себе это позволить. Я даже всерьез подумываю над тем, чтобы сачкануть сегодня, но мысль о том, что Антон спросит меня как прошло занятие, заставляет взять себя в руки.