Ирина Бэйли - Флорин

Когда гости разошлись, Моли и Александра сидели до рассвета на террасе, закутанные в пледы. Рядом с ними стояла переполненная пепельница и пустая тарелка из-под закусок, заляпанная пеплом и каплями от вина.

Они открыто, без лишних прелюдий говорили о муках творчества, других вселенных и биороботах. Александра чувствовала желание прокатиться по рассветному Лондону, а затем погулять на природе. Одной, размышляя о любви и ее устье. Она ощущала себя невероятно романтично и, вполне возможно, смогла бы сейчас даже сама нарисовать картину, назвав ее «Когда одиночество слаще ласк». Спать ей хотелось меньше всего, но она провалилась в глубокий сон, как только оказалась в кровати и, когда Молли, не пуская утреннее солнце, задернула тяжелые шторы и вышла из комнаты, аккуратно щелкнув замком двери.

С террасы Мэддоу Хаус открывался красивый вид на бескрайние просторы зазеленевших лугов. После коротких апрельских дождей повсюду распустились цветы, опьяняя воздух своим густым ароматом. Капризная природа начала просыпаться от долгого, монотонного сна, нетерпеливо требуя исцеляющей от бессилия весны. Солнце набирало силу, наливалось золотом, щекотало макушки деревьев, то выглядывая, то прячась за седые, бородатые тучи.

– Я помню про твое странное желание работать, но мы уезжаем в Женеву, Птичка, – потрескивал голос Молли в телефоне. – У Дэвида командировка. Это будет безнадежно скучно. Я обязательно вышлю тебе оттуда открытку, в которой сочиню, как хорошо мы проводим время! Ты предпочитаешь городские пейзажи или, учитывая твой новый образ жизни, тебе выслать вид на швейцарскую деревушку?

Александра, улыбнувшись, попрощалась с подругой и вышла на террасу дома, построенного в типичном для Англии георгианском стиле. Она любовалась на распустившиеся вокруг дома тюльпаны всевозможных розовых оттенков. Словно инкрустированные белым ониксом, они тускло сверкали после дождя и источали нежный пряный аромат. Бледно-желтые стены Мэддоу-Хаус прятались под густым плющом, мягко шуршащим под напором ветра.

Интересно, какая весна сейчас в Швейцарии? Такая же яркая и душистая, как в Англии? Александре действительно захотелось получить оттуда открытку.

«Надеюсь, Молли не шутила», – подумала она и улыбнулась.

Александра посмотрела на мирно раскинувшиеся зеленеющие холмы. За ними пряталась роща, где она полюбила гулять, ходить на пробежки и ездить на велосипеде. Недавно там рассыпались нежно-фиолетовым ковром колокольчики. Бабочки с белыми крыльями с оранжевыми кончиками невесомо садились на их нежные края и застывали в сладком моменте созерцания.

Снова начал моросить дождь, темные облака сгущались, пряча убегающее на запад солнце, и Александра поторопилась зайти обратно в дом.

Неужели ей придется в нем провести многие годы. Девушке был не по душе тяжелый, темный, словно погреб, интерьер Мэддоу-Хаус. Старинная пыльная мебель и античные мраморные колонны наводили тоску.

Из одного окна на втором этаже открывался вид на голый сад, окруженный со всех сторон выцветшими стенами дома и словно полинявшей травой. В углу сиротливо лежала пара громоздких подставок для цветов, декорированных в греческом стиле.

Длинный холл в Мэддоу-Хаус представлял собой выставку картин в позолоченных потертых рамках. Имен художников, нарисовавших эти картины, Александра не знала. На подставках стояли несколько фарфоровых высоких ваз с цветочными узорами.

Старинные вещи любили тогда многие, и, возможно, кто-то другой на ее месте оставил бы все как есть, но душа Александры требовала свежести и новизны. Она помнила, как приехала сюда первый раз, как, открывшись перед ней, грустно скрипнули высокие тяжелые двери, за которыми находился огромный холл с искусственными цветами и высокими потертыми канделябрами для свечей. Свет еле-еле добирался до темно-коричневых дубовых стен, на которых неуклюже замерли старинные часы и старинные картины.

Несколько окон скрывались за тяжелыми, некрасивого бордового цвета шторами, пропахшими пылью и лишь изредка пропускающими отблески дня. Александра словно очутилась в норе животного, не любившего солнца.

Эдвард сказал про бывших хозяев дома лишь то, что им владела старая дева из Голландии, которая решила вернуться к себе на родину, прожив в Англии большую часть жизни.

«Как символично», думала Александра, когда отчим привез ее в Мэддоу-Хаус пару недель назад и со свойственной ему важностью молча вручил ей ключи. Он как всегда выглядел озадаченным рабочими делами. И как бы он ни старался делать заинтересованный происходящим вид, Александра отлично знала: мысли Эдварда находились где-то далеко на его заводе, а рядом с ней находилось лишь его физическое тело.

Дети некоторых состоятельных семей имели собственные дома за городом, где можно было приятно проводить время – устраивать вечеринки и светские приемы. Родители Александры не хотели, чтобы дочь хоть чем-то отличалась от других и чувствовала себя обделенной. Хотя главной целью одного из самых дорогих особняков, которые только мог предложить послевоенный рынок недвижимости было привлечь достойного жениха. Александра совершенно не питала никаких чувств к излишествам, не желала светской жизни с выставлением напоказ богатства отчима и тем более не хотела выходить замуж.

– Какое огромное поместье, – скромно сказала Александра. – Оно впечатляет! Большое спасибо, Эдвард.

Она так и не смогла называть Эдварда папой, даже когда получила на это официальное разрешение. Ей казалось это ненастоящим. Но, когда она произносила его имя, то всегда вкладывала в эти несколько букв столько уважения, сколько могла.

– Отстань ты, – буркнул Эдвард, демонстративно махнув рукой на поместье, – каморка какая-то.

Эдвард Грант славился своей щедростью, любовью к роскоши и трудным характером. Пару лет назад он женился на матери Александры – Лорен Макдугалл.

Лорен, в прошлом хозяйка хостелов (которые ей подарил Эдвард), славилась безупречным вкусом, великолепным умением принимать гостей и устраивать приемы, а также многочисленными поклонниками.

Фотографии дерзкой разведенной шотландки, выскочившей замуж за одного из самых богатых бизнесменов страны, стали все чаще появляться в газетах. Отчеты об удавшемся на славу ужине и элегантном наряде гостеприимной хозяйки публиковались еженедельно. Эдвард Грант явно не жалел денег на прихоти жены.

– Эдди, милый, а можно мне… – частенько начинала она разговор с Эдвардом.

– Можно, – выдавал ответ Эдвард, не вникая в суть ее обращений, как правило, рассматривая в тот момент какие-нибудь рабочие бумаги.

В этом заключалась суть их отношений.