Владимир Лукашук - Проза жизни

Но всё-таки в минуты успокоения вновь всплывает из-под вороха суеты приятное, словно «Мелодия» Глюка, воспоминание о замечательном вечере, который подарила нам судьба. Ведь из таких маленьких радостей и состоит наша жизнь.

Проклятое время! Оно никого не лечит. Оно просто погружает нас в туман забвения. Но когда возвращается прошлое, мы ощущаем неистребимую боль. Ведь мы живые!..

И тогда сквозь годы возникают вновь и вновь события, лица, не замеченные ранее детали.

Я думал об этом, возвращаясь с очередной встречи однополчан в Волгограде. Мы часто встречались перед 9-м Мая в этом городе на прекрасной набережной. Ветераны, приехавшие утром пораньше, уже прохаживались у фонтана, где три каменные девицы водят извечный хоровод.

– Здорово, Иван! – ко мне с распростёртыми объятиями двигался старшина в отставке Савицкий. Усатый здоровяк похож на дуб с огромными ветвями-ручищами, которыми он так обнимает, что и сейчас трещат кости. Хотя «древо» сие уже немного усохло и просело. Впрочем, я по-прежнему оптимистично говорю:

– Ты всё так же крепок, Лёшка! Как твои дела?

– Да как… – Алексей роется в кладовке былого, подыскивая то, что ещё не изымалось оттуда. Однако находит лишь то, что мне уже известно с прошлых лет: «Возглавляю районный совет ветеранов в Москве. Ходим по школам. А где твой земляк Ванька Гончаров? Он же тоже должен был прикатить на «ростовском»?»

– Да, мы приехали. Отошёл в магазин рядом.

– А Васька Ананьев где?

– Нет весёлого Васьки. Умер под Новый год от инфаркта.

Мы не продолжаем скорбную тему, гоним прочь ненужные мысли.

Подходит Григорий Панков из Калинина. Подтягиваются другие братья по оружию. Мы крепко обнимаемся, произносим ободряющие речи, так как всегда безмерно рады. Да разве может быть иначе, когда каждый стоял в бою за другого насмерть?

Почти всё уже сказано, но… Не всё. И о войне не говорим. Мы сразу переходим к нашим семейным делам. Не обходится без упоминаний, кто и где выступил, в какой газете отметился. Я с горечью вижу, как меняются черты моих друзей. Увы, не в лучшую сторону.

***

Когда собралось полтора десятка однополчан, двигаем в ближнее кафе на улице Чуйкова. Там нас уже знают, и всегда рады. Мы заранее заказали столики к 45-летию Победы. И, конечно же, первый тост – за погибших. Вспоминаем капитана Льва Рыбкина, Хазмата Капова, всех прочих, не доживших до светлого дня Победы.

Разумеется, не забываем боевых подруг, тех, кто одним своим присутствием в окопах, заставлял нас чувствовать себя мужчинами, защитниками. Упоминаем лейтенанта медслужбы Лизу Овчинникову. Но передо мной вмиг встаёт иной образ – медсестры Надежды.

Милая Наденька, разве я могу тебя забыть!

Меня толкает вбок располневший Гончаров:

– Эй, Новосельцев, что стоймя стоишь? Не грей стакан, пей!

Я выпиваю и сажусь. И незаметно для себя погружаюсь в туман. В нём скрываются голоса, музыка, обстановка кафе. Зато проявляется совсем иное.

***

…Открываю глаза и вижу очаровательно-ангельскую улыбку. Лицо голубоглазой медсестры с ямочками на щеках наблюдает за мной с добротой. Она чуть пухленькая и совсем юная. Из-под белой косынки выглядывают пшеничные пряди.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ. В тот же миг бок пронзает боль. Помимо воли застонал, губы мои скривились.

– Вот и хорошо, что очнулись, – говорит обаятельное создание. – Зашили вам рану. Она была совсем небольшая. Счастливое ранение.

На моём лице отразилось недоумение:

– Счастливое?

– Да-да, такое сквозное ранение бывает на тысячу одно. Ничего страшного! Через полмесяца снова будете лупить проклятых фашистов.

Я был ранен вечером, уже почти вернувшись из разведки, и от того было обиднее. Рядом разрыв снаряда или мины, и… В бессознательном состоянии отправили в посёлок Большие Чапурники, где расположился полевой госпиталь 33-й дивизии.

В августе 1942 года немцы прорывались вдоль железной дороги Котельниково – Сталинград. Обстановка складывалась чрезвычайная, потому нас, раненых, перебросили в деревню Светлый Яр у Волги. Госпиталь разместился в приземистой деревянной школе.

***

Действительно, моё ранение оказалось не слишком опасным. Те увечья, что получили мои товарищи, были намного ужаснее. Я чувствовал стыд, что нахожусь здесь, а не на передовой. Хотелось побыстрее выписаться, чтобы мстить фашистам за своих товарищей, всех родных и близких, за мою Родину. Через неделю я начал поправляться.

Одна мысль тяготила меня. В душе возникла неизъяснимая тяга к «нашей сестричке». Ждал ежеминутно, когда же она появится в дверях палаты! Её скромная улыбка так окрыляла, что я уже тщился сочинить стихи о тех страстях, что будоражили мою кровь. Однако корявые строчки пугали меня самого: «Да как же их складывают чёртовы поэты?». А ведь так хотелось написать нечто выдающиеся о своих страстях! Ведь я никогда не был влюблён.

Уже на второй день после того, как попал в госпиталь, я уже кое-что знал о «нашей сестрички», как любовно называли её раненые. Местная, комсомолка; после ускоренных курсов медсестёр, девушку послали в госпиталь. Её чудесное имя будто специально заставляло раненых солдат жить и воевать дальше – Надежда. Впрочем, по имени её мало кто называл.

Забот у медработников хватало. И, к моему сожалению, у Наденьки тоже. В школьные классы, ставшие палатами, прибывали всё новые и новые раненые. Постоянно проводились операции. Поэтому врачи и медсёстры сбивались с ног, оказывая помощь.

Наденька забегала к нам ненадолго. Перевяжет, даст лекарства, поправит постель у тяжелораненых и выпорхнет прочь. При этом, она успевала каждому улыбнуться и сказать ласковое слово. Здоровенные мужики прямо-таки млели, когда она входила:

– О, солнышко явилось!

А я… Я потерял голову. Мне чудилось, что, входя, Наденька тоже бросает на меня какой-то особенный взгляд. Однажды я его перехватил. Она, покраснев, сказала:

– Выздоравливайте побыстрее, товарищ Новосельцев.

От этого пожелания захолонуло сердце. Я что-то хотел ответить. Но девушка уже ускользнула мимолётным виденьем.

***

Моя кровать находилась возле двери. И я караулил свою кралю часами, глядя в общий коридор. Буйное воображение рисовало, как мы с ней встречаемся в рядом расположенном саду, беседуем о будущей – когда обязательно одолеем врага! – жизни. Тогда я обязательно сделаю ей предложение. И Наденька, конечно, согласится. Не может быть иначе! Она же не зря задерживается у моей кровати больше, чем у других больных. И чаще улыбается мне. Или это так только мнится? Меня мучили бесконечные сомнения. Я ревновал девушку ко всем без исключения. И в душе иногда ругался: «Что она так долго возится с ним? Ведь он почти здоров! А с главврачом о чём шушукается? Я же точно слышал, как она засмеялась!». Это было невыносимо.