Джули Дейс - Пять шагов навстречу

Охренительно сексуальная девчонка, которая, кажется, абсолютно холодная и неприступная. К этому мнению прихожу довольно быстро.

– Прекрати пялиться, у меня не пробита голова, чтобы пускать на тебя слюни, – отвешивает она, не утруждаясь повернуть голову.

– Считаешь каждую пустоголовой, а себя самой умной?

Золотисто карие глаза находят мои. И мысль о том, что тону – внедряется в сознание.

Что за дерьмо?

Тону?

В розовом дебилизме я тону.

Чертовски весело говорить с самим собой и смеяться над собственными шутками.

– Считаю себя выше этого ранга.

– Ты ничем не выше.

В глазах Трикси раздувается самое что ни на есть пламя ненависти. Это хреново, потому что грубости с ней не прокатывает, как и милости.

– Извини, – неожиданно выпаливаю я.

– Мне не нужны твои извинения, Картер. Я не из обидчивых. Ко всему прочему, обидеться – значит уважать, а я вряд ли испытываю уважение по отношению тебя. Воспитание требует разговаривать в привычной манере, но уважение – решение, которое принимаю, ссылаясь на поступки.

Она коротко улыбается миссис Райт, забирает книгу и направляется к выходу, а я смотрю вслед и не понимаю, когда успел так вляпаться, чтобы перевернуть всё вспять и завоевать неприязнь. Она разжигает во мне уйму противоречий.

Мэйсон

– Как проходят воспитательные меры? – спрашивает отец, перемешавшая салат и, пользуясь минутой, которую мама проводит наверху.

– Я уже скидывал фотки. Чтоб ты знал, они приходят каждый день.

– Не надоело?

– Три из пяти, па.

Посмотрев на меня через плечо, он начинает смеяться.

– Хреново.

– Хреново ?

– Ага, я бы уже давно нашёл вторую пятёрку.

– Я не хочу слышать это от тебя. И особенно это не захочет слушать мама.

– Я не держал обет целомудрия до твоей мамы.

– Но начал с ней?

– Если ты думаешь, что твоя мама устраивала мне бойкот, то заблуждаешься. Показать её фотографии с университета?

– Я знаю, что такое фотоальбом и вижу рамки.

– Да она охренительная в любом возрасте.

– Не спорю, – киваю я. – И она, конечно, тебя динамила.

– По страшному, – выдыхает отец. – Было хреново видеть её с кем-то.

– Она была в отношениях с кем-то?

Его брови встречаются на переносице.

– Нет.

– И кого ты тогда имеешь в виду?

– Дина, к примеру.

– Он же гей, они могут вместе выбирать лифчик и стринги.

– Этот засранец держал информацию про ориентацию в тайне вплоть до получения диплома.

Я начинаю посмеиваться.

– И что ты делал?

Отец пожимает плечами и, найдя упор в столешнице, скрещивает руки под грудью.

– Колотил грушу.

– И всё?

– Я улетал на год.

– И вы расставались на это время?

– Фактически – да, но я так не считаю. Она всё равно спустя несколько месяцев переехала ко мне.

– Ты уговорил её?

– Пытался, но потом она просто упала с неба с чемоданами. Было хреново, когда её не было рядом. День сурка. Ненавижу то время, но я бы повторил ещё раз. Всё бы отдал за это.

– Всё ?

– Если имеешь в виду вас, то нет. В любом случае, вы бы всё равно родились.

Слышу звонкий смех мамы, которая приближается, спускаясь по лестнице, и тут же появляется в проёме, с мобильником у уха. Не удивлюсь, если проскакала по лестнице, словно маленькая девчонка.

– …ладно, я позвоню, – она уведомляет собеседника и отодвигает телефон, не понимая наше пристальное внимание. – Что?

– Ничего, – улыбается отец.

Я решаюсь удалиться в некогда бывшую комнату, чтобы забрать необходимые вещи, но останавливаюсь в проёме, чтобы понаблюдать за ними.

Взяв нож, мама начинает крошить остатки овощей, а отец притягивает её ближе за талию и наблюдает за работой ножа.

Они о чём-то тихо разговаривают, и из-за шума за окном, не слышу тему разговора, но судя по улыбкам – она приятная.

Мама обращает взгляд к отцу, но не могу разглядеть эмоции на лице, а довольствуюсь малой частью. Склоняясь ниже, он что-то шепчет ей, за что получает слабый удар по руке и хихиканье, после чего, отодвигает разделочную доску в сторону и притягивает её в объятия, оставляя несколько поцелуев у виска. В эти секунды сердце радостно и в то же время болезненно сжимается. Я счастлив за них, но, таким образом, хороню самого себя.

Ещё несколько секунд слежу за родителями, после чего скрываюсь за поворотом.

В комнате нахожу излюбленные бинты и шорты, в которых планирую позаниматься чуть позже. Закидываю всё в сумку и не тороплюсь спускаться вниз, боясь увидеть ту же картину. Глупая затея, но начинаю уборку. Обычно к подобным занятиям прибегал по нужде или после выговоров мамы. Комичность в том, что собственную квартиру держу в чистоте, хотя в одиночестве трудно вырастить горы мусора.

Спустя полчаса, всё на своих местах. Отодвигаю шкаф и обнаруживаю старую футболку, которую не успела съесть моль. Поднимаю парочку карандашей и одежду, которая утрамбуется в мусорное ведро, но застываю над мелким квадратом, который лежит изнаночной стороной ко мне и лицевой к полу. Я знаю, что там, потому что когда-то не мог найти его.

Всё же поднимаю снимок.

Карие глаза насмехаются, а фальшивая улыбка Эмили выглядит настолько естественно, что я удивляюсь собственной дурости и наивности. Идеально ровные каштановые волосы ниспадают на одну сторону её лица, а со второй поддерживаются при помощи заколки. Я до сих пор помню то белое платье, под которым пряталась фигура, которую она трудолюбиво оттачивала год. Она получила желаемое с моей помощью. Я был тем, кто занимался с ней и составлял тренировки и питание. В дополнение к выразительной внешности, получила кусочек пирога в виде популярности. Насколько всё было лживо – не сможет дать точное определение ни одна шкала или детектор лжи. Отчасти, моя вина. Я был в эпицентре бедствия постороннего интереса и взглядов. Ей отбило мозги и та Эмили, которую полюбил всем сердцем, стала той, кого возненавидел каждой клеточкой души.

Рву на мелкие куски фотографию, как когда-то сделали с моим сердцем, но не получаю и капли освобождения от оков, которые давно волокут на дно.

– Что это было? – раздаётся за спиной голос отца.

Молниеносно накрываю крышку собственного гроба и поворачиваюсь к нему.

– Школьная хрень.

– Ужин готов.

Отец идёт в их спальню под предлогом забрать телефон, а я спускаюсь вниз.

Эйден вовсю болтает с мамой, рассказывая ей всё на свете. Не знаю, хорошо это или плохо, ведь он слишком сильно привязан именно к ней. Хотя, я тоже далеко не ушёл, потому что в двадцать два привязан к отцу, как мальчишка.

Мэди и Ди сегодня отсутствуют, но и я был неожиданностью. В последнее время трудно переношу одиночество. Стены квартиры как грозовые тучи сдвигаются над головой. Живу, как чертова Ханна Монтана двумя жизнями, где в одной – всё тот же открытый и весёлый Мэйс, а в другой закрытый и удерживающий всё внутри.