Крисия Ковальски - Вальс осени

– Отлично, – похвалил Емельцев, – Теперь девайсы.

Стас достал из чемоданчика зажимы для сосков с утяжелителями и силиконовый фалоимитатор.

– Так, это убери, – Иван хмуро взглянул на фалоимитатор, – Порнуху я не снимаю.

– Заказчик хочет… – начал Емельцев, но Иван его резко перебил:

– Я читал договор, там обговорён этот пункт.

Мила бросила на друга благодарный взгляд, а Стас убрал фаллоимитатор обратно в чемоданчик. Но и того, что осталось, было достаточно, чтобы испугать девушку. И она сорвалась, не выдержала, и когда Емельцев приблизился к ней с зажимами для сосков, Мила жалобно взмолилась:

– Саша, не надо! Давай без этого! Я не могу…

– Можешь, – жёстко отозвался он, – Или хочешь, чтобы из-за твоих капризов сорвалась сессия, и заказчик нам ничего не заплатил? Денег не получишь не только ты, Мила, но и вся съёмочная группа!

Девушка ощутила, как её сосков касаются мужские пальцы и пощипывают, заставляя их набухать. Мила попыталась извиваться, но Емельцев опять предупредил:

– Тихо, тихо… Так нужно, Мила, потерпи.

И вдруг девушка почувствовала острую боль сначала в одном, а потом и в другом соске. Она опустила испуганный взгляд вниз и увидела, что на её сосках зажимы. Боль от сосков волной разливалась вниз, по всему телу. Девушка невольно застонала. Но и это было не всё, мужчина подвесил к каждому соску утяжелители, небольшие гирьки. И хоть они были совсем лёгкие, тело девушки пронзила такая невыносимая боль, что из глаз невольно покатились слёзы. Емельцев отошёл, и сразу же ослепила вспышка фотоаппарата. Девушка, не в силах терпеть острую пронзительную боль, выгибалась и стонала, но от её движений становилось ещё больнее. А ещё было очень стыдно и унизительно.

– Хорошо! Как хорошо! – восхищённо воскликнул Емельцев, – И даже не нужно прилаживать усилий, чтобы играть! Как всё натурально!

– Зажимы убери, достаточно, – послышался голос Ивана, громкий и требовательный.

– Но у нас ещё кадры с флоггером, – начал Емельцев, но фотограф его опять перебил:

– Убери зажимы, иначе я прекращаю сессию.

Емельцев и на этот раз вынужден послушаться, и снял с груди девушки зажимы, один за другим. Когда он это делал, Мила каждый раз сильно вздрагивала всем телом, снимать зажимы оказалось намного больнее и чувствительнее, чем их надевать. Девушка почувствовала, как дрожат её губы, она едва сдерживала готовую вот-вот начаться истерику. Мила снова опустила взгляд на свою большую полную грудь, её соски побагровели, распухли так сильно, что напоминали две ягоды. К ней приблизился парень с флоггером в руке, надавил его рукояткой на подбородок, заставив девушку поднять голову и посмотреть в объектив мокрыми от слёз испуганными глазами. В этот момент Мила так остро чувствовала свою беспомощность, как никогда до этого. Она одна совершенно голая, крепко привязанная за руки, а перед ней четверо мужчин. Мила, несмотря на застилавшие глаза слёзы, видела похоть и вожделение в глазах каждого, смотрящего на её тело. И только взгляд синих глаз Ивана оставался внимательным и серьёзным, как всегда во время работы. Мила смотрела на него и чувствовала себя немного увереннее, она знала, что он не позволит мужчинам выйти за рамки дозволенного.

– Возьми рукоятку в рот, – приказал Емельцов. Мила почувствовала, как деревянная рукоятка надавливает на её губы и разомкнула губы. Снова вспышка камеры.

– Отлично, детка, отлично! – возбуждённо воскликнул Емельцев.

Девушку отвязали, она стала растирать затёкшие руки. Мила не чувствовала ничего, кроме боли в затёкшем теле и огромной усталости. Емельцев, наконец, объявил о конце сессии. Мила поспешила скрыться от жадных взглядов мужчин за ширмой, где её ждала девушка-визажистка.

– Ты хорошо держалась, умница. Очень профессионально, – произнесла девушка и протянула Миле влажные салфетки, – Вытри лицо, ты плачешь. Тушь водостойкая, но всё равно сейчас потечёт.

Глаза воспалились от яркого света софитов, лицо опухло от слёз, руки затекли так, что Мила не могла удержать салфетку. Незнакомая девушка принялась ей массировать плечи, приговаривая:

– Сейчас… сейчас пройдёт. В аптеке мазь от ушибов купи, запястья смазывай.

Мила обратила внимания на свои запястья, покрытые красными полосами. Как же она выйдет на сцену в таком виде?!

Наконец, Мила оделась, очистила лицо от макияжа, причесалась, прибрав волосы в тугой узел, и несмело выглянула из-за ширмы. Стас снимал верёвки с потолка, Иван и его ассистент уже убрали камеры, Емельцев нетерпеливо потирал руки.

– Давай посмотрим, как получилось, Иван, – обратился он к фотографу.

– Позже. Завтра отдам тебе готовые материалы, – отозвался Иван, подошёл к Миле и обратился к ней: – Тебя жду, Мила. Пошли, подвезу до дома.

Больше он ничего никому не сказал, только кивнул на прощание своему ассистенту, подхватил сумку с камерой и вышел. Мила последовала за ним.

На улице уже темнело, заканчивался долгий летний день. Солнце светило на листья берёз, растущих по краям тротуара, делая их румяными, праздничными. Иван подошёл к своей старенькой «тойоте», открыл багажник, положил в него сумку, а Мила стояла и наблюдала за его простыми действиями. С её глаз по щекам текли слёзы. Иван захлопнул багажник, взглянул на девушку и подошёл к ней.

– Ну, всё, забудь, – произнёс он, – Ты прошла через это, теперь забудь. Это в прошлом.

И не дожидаясь её ответа, обхватил за плечи и привлёк к себе, девушка прислонилась к его груди и тихо всхлипывала, подрагивая плечиками. Иван терпеливо ждал, пока она успокоится. Наконец, она жалобно всхлипнула и подняла голову.

– Ты осуждаешь меня? – спросила она, пытливо заглядывая в его глаза.

Его синий пронзительный взгляд оставался спокоен, бесстрастен.

– Нет, – искренне ответил он, – Ты не понимала свою героиню Маргарет. А сейчас ты сама побывала кошкой, только не на раскалённой крыше, а на раскалённых углях. И больно, и лапы жжёт, и спрыгнуть нельзя, так?

– Так, – кивнула девушка, уголки её нежных бледно-коралловых губ дрогнули в слабой улыбке.

– А давай-ка прогуляемся? – вдруг предложил Иван, желая отвлечь девушку от того, что ей пришлось только что пережить, – Поедем в старый город, походим по набережной, посидим в кафешке?

– Давай, – с готовностью кивнула Мила и провела ладонью по мокрой щеке, вытирая слёзы.

На бульваре играл небольшой уличный оркестр и несколько пар кружились под лёгкую музыку вальса. Мила тоже захотела танцевать и увлекла к танцующим парам на площадь Ивана, который сначала отпирался и говорил, что не хочет танцевать. Тогда Мила начала упрашивать его, чтобы они опять станцевали вальс вместе, как тогда в детстве… Он уступил, и вот они тоже кружат в вальсе, а перед ними мелькают высокие кроны тополей, мерцают разноцветные фонарики, а лёгкий ветер треплет волосы. И такой это оказался детский восторг, как будто наступило Рождество. Об этом Мила и сказала Ивану, когда они, запыхавшиеся и весёлые, прислонились к кованой изгороди, чтобы отдышаться.