Елена Тодорова - Улей

Она делает шаг вперед и прижимает губы к его щеке.

– Простите… – грубо вмешивается Павел Алексеевич, недовольным взглядом оценивая положение дочери в руках незнакомого ему человека. – Мы знакомы?

– Нет, – Адам дает Еве отстраниться, но не выпускает ее ладонь из своей руки. – Не представлялось возможности.

– Надо же… – Ольга Владимировна заученно и холодно улыбается. – Тогда, позвольте узнать ваше имя.

Адам растягивает губы в ленивой ухмылке и, выдерживая паузу, поворачивает лицо к Еве. Подмигивает ей и в каком-то мимолетном подшкурном порыве касается пальцами ее подбородка.

Девушка улыбается, заговорщицки сверкая черными глазами. Титов осознает, что ее улыбка полностью фальшивая, только в эту секунду она так сильно ему нравится, что его сердце ускоряет свой бег.

Обращая взгляд к теряющим терпение Исаевым, боковым зрением ловит приближение еще одного собеседника – своего изумленного отца.

– Адам Титов, – позволяет им взвесить эту информацию. Ощутить ее полновесно. – А вот и мой отец – Терентий Дмитриевич Титов, – небрежно представляет он. – Хотя вы, наверняка, знакомы, – тихо смеется, забавляясь оторопелой реакцией собравшихся. – Только не делайте такие убитые морды. Это предсказуемо. Давайте, удивите меня. Окатите по-настоящему хорошим воспитанием.

Ненависть, с которой Исаевы взирают на Терентия Дмитриевича, а он в ответ – на них, просачивается в воздух густым удушливым смрадом. Еве не хватает кислорода, чтобы сделать следующий вдох. Рассматривая лицо своего разъяренного отца, она дышит поверхностно и шумно.

– Адам, – тихо окликает его отец. – Что ты делаешь?

– Что происходит? – практически одновременно с ним цедит Павел Алексеевич, покрываясь неровными красными пятнами.

Ответов не последовало.

Гримасничая и задорно двигая подбородком в такт музыке, Адам увлекает Еву в сторону танцующих пар. Весело хмыкая, сжимает девичью ладонь у своей груди и раскачивает ее в медленном танце.

– Исаева… – мягко зовет он. – Расслабься и получай удовольствие.

Она изящно виляет бедрами и смеется, слегка откидывая голову назад. Забывает о том, что с другого конца зала за ними неотступно и остервенело наблюдают. Вычеркивает из памяти, как накануне до горечи опустошала свой желудок и судорожно рыдала в своей комнате, размазывала по лицу красную помаду.

Поднимает руку выше и обхватывает Титова за шею.

Он скользит освободившейся рукой по ее спине и смыкает за ней пальцы. Смотрит на чистые губы Евы и темнеет взглядом, но продолжает улыбаться. Пользуется тем, что в танце может без вопросов к ней прижиматься. Скользя руками по мягкой ткани платья, изучает плавные изгибы девичьего тела.

У девушки появляется необъяснимое чувство, словно ее душа вверх улетает, такой невероятный восторг она ощущает. Адам не пытается ею руководить, не задвигает ее на задний план, не пользуется ее положением. Он просто полностью сосредоточивается на ней, и это радует Еву больше всего происходящего.

Она буквально заставляет себя сосредоточиться на их миссии, и посмотреть в сторону отца.

– Кое-кто выглядит очень напряженным, – произносит Адам, перехватывая ее взгляд. – Того и гляди, огненный пар из ноздрей повалит.

Ева расчетливо кивает.

– Выжмем максимум из его эмоций.

– Будешь должна мне.

– Я знаю.

– Готов признать, твой отец похлеще моего будет. Такой тугой самодур. Но все-таки… Зачем ты это делаешь? Зачем злишь его?

– Мне так хочется, – уклоняется от ответа девушка.

– Почему тебе так хочется? За что ты его ненавидишь?

– Я не ненавижу его, – слабо отрицает Ева, встречаясь с Адамом взглядом. – Я хочу свободно жить. Ты – мое восстание.

– Восстание? Да, ты обратилась по адресу. Только, сама подумай, Исаева, твой отец не исправится лишь потому, что ты этого хочешь, – серьезно выдвигает свои наблюдения Титов. – Иногда кровные узы способна разорвать только смерть.

Слыша эти хладнокровные слова, и понимая истинный посыл Адама, Ева невольно вздрагивает.

– Я знаю.

Хотя, на самом деле, тяжело принимает эту информацию.

– Почему они так друг друга ненавидят? – хмуря брови, размышляет дальше Титов. – Это не просто конкуренция. Тут зарыта большая и грязная собака.

– Так давай ее выроем, – беспечно предлагает Ева.

Парень кривит губы в издевательской усмешке.

– Боюсь, ты забыла, девочка, мы не вместе, – безразлично доносит он, а девушка фыркает ему в ответ. – У нас временное соглашение. Дальше каждый сам по себе. Наша война никуда не исчезла.

– Так говоришь, будто это я звоню, и пишу сообщения. Готова спорить, Адам, ты уже сходишь по мне с ума.

Он смеется.

– Я и без тебя нормально схожу с ума, душа моя.

– Нет, Адам, – подмигивает. – Без меня совсем не то. Без меня тебе уже не будет вкусно.

– Не стану рушить твои мечты. Раз хочешь – думай так. Больнее будет падать.

– Боюсь-боюсь, – забавно кривляется девушка.

– Не выпячивай губы, Ева. Ты похожа на капризного ребенка.

Услышав эти слова, она довольно улыбается.

– Я заметила, тебе нравится.

– Твои губы? – изображает безразличие, но при этом непроизвольно опускает взгляд вниз, на ее губы. – С чего вдруг?

– Я не прям так сказала, – смеется девушка. – Но хорошо, они тебе нравятся.

– Нет. Не нравятся.

– У меня есть одна идея, – хмурясь, резко меняет тему Ева.

– Какая?

– Я проберусь в кабинет отца и поищу там что-то на твоего. А ты сделаешь то же у себя дома.

Титов закатывает глаза.

– Не думаю, что мне настолько интересна эта вражда. К тому же, мой отец ничего не прячет. Я, в отличие от тебя, Эва, могу входить в любую комнату.

– Сколько просить? Не называй меня так, – недовольно одергивает его и тут же продолжает. – Может, Терентий Дмитриевич намеренно не ставит запреты, чтобы не возбуждать твой интерес? Ты не думал об этом?

– Не думал, – отвечает Адам, чувствуя, как слова Евы сеют в нем зерна подозрительности.

Песня заканчивается, и когда они возвращаются, Павел Алексеевич едва сдерживает гнев.

– Сейчас же убери руки от моей дочери, – зло растягивая слова, медленно выталкивает он.

– Павел, – напряженно произносит Ольга Владимировна. – Не здесь.

Адам пренебрежительно усмехается и вяло отвечает:

– Я уберу свои руки лишь в том случае, если Ева лично меня об этом попросит.

– Какой ужас, – глухо мямлит Круглова, сжимая локоть застывшего в неопределенности сына. Он явно не желает встревать между разъяренным Исаевым и ненормальным Титовым. Но мать, следуя внутреннему инстинкту, считает не лишним удерживать сына.

– Руки, я сказал, – рявкает Павел Алексеевич, окончательно привлекая внимание окружающих.

Пытаясь освободить Еву, дергает ее за свободную руку, выше гипса. Она испуганно вздрагивает, но не принимает никаких попыток остановить отца. Только ладонь Титова сжимает со всей силы, будто по-настоящему опасаясь того, что ее от него оторвут.