Светлана Полякова - Лестница на небеса

— Но я…

— Но ты ею живешь…

Он вздохнул и погладил ее по голове. От этого жеста Анна словно снова превратилась в девочку. В маленькую девочку, заблудившуюся в темном лесу.

— Чаем напоишь? — поинтересовался Бейз.

— Конечно. Могу даже кофе.

— Нет, Мышь. Сердце пошаливает… Чаем обойдусь… Она поставила чайник и вернулась.

— Ты видел Ирку? Майка? Он ограничился кивком.

— Как они?

— Мечутся… Ничем тебя не лучше. Ирка замуж ходит. Наверное, уже в пятый раз туда отправилась… Майк… Это вообще отдельный разговор. Он вроде в мафию подался. Так что ты у нас самая спокойная…

— Подожди, Майк — в мафию? — Она засмеялась.

— А у него такой апломб народился… Дочитался своего Кастанеду. Решил зло разрушать изнутри. Познакомился там с каким-то «крестным отцом», сдружился с ним и пришел в восторг. Говорит, чудный малый… Душка. Даже меня хотел познакомить с ним. А я ему присоветовал Ирку — хоть в шестой раз замуж выйдет, может, к ней спокойствие придет. В виде мафии…

Он рассмеялся.

— Ты-то как? — поинтересовался он. — Все с Олегом?

— Бейз, я не с Олегом… Я с детьми, — тихо сказала она. — С отцом Алексеем… Мне Олег тоже не нравится. Странный он, как будто и трезвым не бывает. И все время от него ждешь чего-то плохого, может, из-за его странного взгляда?

Там бесы, в его взгляде… — проворчал Бейз. — Я его тут недавно видел. С отъявленными мерзавцами. Сделал вид, что меня не знает. Будь поосторожнее, Мышь. Я бы тебя вообще оттуда забрал. Что-то там затевается…

— Бейз, я же тебе сказала — там дети… И я, кстати, ничего такого не ощущаю… Он ведет себя как обычно. Даже с отцом Алексеем меньше стал ругаться…

— Мышь, ты ребенок, — проговорил Бейз. — С одной стороны, ты права; быть как дети — сам Господь велел… А с другой… Ударам ты открыта. Я найду тебе работу. Тоже с детьми…

— Бейз, — тихо сказала Анна. — Ты не заметил, что я уже выросла. Мне не нужны другие дети. Мне эти нужны… Я за них перед Богом отвечаю. И Олег меня не трогает. Мало ли на свете людей с раздвоенными взглядами? Может, у него глаза больные…

— Душа у него больная…

— Нет, это у нас с тобой, у Ирки, у Майка… Это у нас всех больные души. Нас тогда оглушили, вот мы и ждем теперь новой беды. Постоянно ждем.

— Так время такое…

Нет, Бейз! Время, конечно, странное, как серый день, без лучика солнца… Вроде небо тучами завешено, чтобы Господь посмотреть не мог… Но и в странное время надо суметь оставаться собой. Может, это трудно, только ты же знаешь — Господь не даст человеку ноши больше, чем тот понести сможет — Значит, Он в нас верит. И мы эту ношу обязаны донести. А как мы ее несем — это наше дело… — Она замолчала. Потом, когда поняла, что не все еще вырвались на волю слова, а он словно понял это, продолжила: — Это мое самооправдание, Бейз. Когда я с больными детьми, я чувствую себя человеком. Или вот — благотворительные обеды… Приходят старики, бомжи, беженцы… И я наливаю им эти тарелки, ставлю на стол и гляжу на них. На их лица гляжу… Да, Бейз, среди них есть ужасные лица. Но они от своего несчастья такими стали. Мне из них больше всего стариков жаль. И я знаю — это же не просто тарелка, этакая «вдовья лепта»… Это мое прикосновение к Божьей руке. Это мой протест против глупости, окружающей нас все больше, все плотнее… Пока я это делаю, покаты что-то делаешь, они не могут подчинить этот мир себе до конца. Потому что, когда Сатана говорит Богу: «Посмотри-ка, все люди на моей стороне… Отдай-ка мне их во владение», Бог отвечает ему: «Ну, как же это — все? А вон видишь того священника? Он на Моей стороне… А вот глупая Мышка, которая тоже на Моей стороне…» И еще находит людей, которые тоже на Его стороне. И Сатана уходит ни с чем. Ты же знаешь, Бейз, не маленький! Армагеддон — это не битва при Трафальгаре. Это уже происходит, и если мы начнем бежать, прятаться… Что же тогда?

— Тебе надо быть священником, — засмеялся Бейз. — Тебе, а не мне…

— Я женщина. Каждому свое дело. Просто я так понимаю. И это помогает мне держаться.

— Кстати, женщина… Не пора ли нам вспомнить о чае?

— Хорошо, батюшка, — проговорила Анна, слегка наклонив голову. В уголках глаз сверкнула лукавая улыбка. — Чай сейчас принесу…

Он остался один. В углу стоял образ. Старинная икона, которую он помнил с того момента, когда она тут оказалась. Мышке подарила ее крестная дочь. Она тогда была вся черная… И вот чудо — Бейз теперь видел, как она на глазах становилась светлее. Он замер. Когда вернулась Анна, он поинтересовался:

— Ты ее отреставрировала?

— Нет, — улыбнулась Анна. — Она сама себя отреставрировала. Ну, батюшка, вы даете… Разве не знаете, что лики святые от молитв просветляются сами? Или вы язычник?

Он засмеялся:

— Девочка моя, а вы разве не знаете, что хамить священникам нехорошо?

— Первое — я и не хамила… А во-вторых… — Она серьезно посмотрела на него, прикасаясь к руке. — Мне ведь иногда бывает нужен именно Бейз. А не отец Василий… Давай ты будешь сейчас Бейзом.

— Могла бы тогда приходить почаще, — проворчал он, чтобы скрыть от нее нежность. — А то вроде Бейз нужен, да все мимо гуляем. Бейзу будто Мышка никогда не бывает нужна.

— Я буду, — пообещала Анна. — Я обязательно буду приходить к тебе…

Они разговаривали долго и много — обо всем на свете… О том, что по радио теперь можно услышать «Лестницу на небеса». Правда, Бейз тут же поправил — все-таки реже, чем Бритни Спирс. Реже, чем Пугачеву. Реже, чем всяких обалдуев… Но Анна настаивала на своем, потому что раньше-то и этого не было. А потом они говорили еще о чем-то, обходя только одну тему. Кинга. Словно боялись оба снова окунуться туда, в этот беспросветный мрак. Когда им обоим казалось, что зло победило и никогда им уже не быть счастливыми…

— Знаешь, — сказала Анна, — я такая глупая… У одной моей знакомой иконы мироточат… А у меня нет. Я даже ей позавидовала. Пришлось каяться… А отец Алексей посмотрел на меня и спрашивает: «Ты хочешь, чтобы у тебя иконы не светлели, а плакали?» И я поняла — не хочу… Пусть лучше светлеют…

— Ты и правда ребенок, — сказал Бейз. — Похоже, повзрослеть уже не успеешь… Чего там времени осталось?

— Может, я долгожительница, — надула губы Анна. — Может, я намереваюсь до ста двадцати лет тут тусоваться…

— Все равно не повзрослеешь, — засмеялся Бейз. — И слава Богу… Не надо тебе взрослеть.

Он обнял ее на прощание, долго стоял, словно пытался защитить от чего-то неведомого, темного, что было так близко… «Господи, — прошептал он одними губами, глядя на ту самую икону. — Я знаю, что Ты ее любишь… Пошли же ей хотя бы горсточку счастья…»

— Все, радость моя, — проговорил он, с явным сожалением выпуская ее из рук. — Помни свое обещание… Не забывай старика Бейза, он тоже в тебе нуждается…