Лина Манило - Невинная для грешника

Р.? Кто это интересно?

Переворачиваю страницу, накрываю надпись, будто её вовсе не существует.

Фэнтези я не люблю, сериал не смотрела, но книга оказывается удивительно интересной. Незаметно меня засасывает выдуманная Мартином вселенная, я живо сопереживаю вымышленным людям и буквально выпадаю из реальности. Даже таинственная любящая Р. не вызывает никаких эмоций. Не до неё, когда такие дела на страницах происходят! Да и какое мне дело до того, кто любит Марика и кому он отвечает взаимностью?

За спиной шаги, я напрягаюсь и резко оборачиваюсь назад.

– Интересно? – Марк, переодетый в чёрные джоггеры и тёмную майку упирается руками в спинку кресла, наклоняется и почти задевает моё ухо губами.

– Кажется, я начинаю привыкать встречать вас, стоит сильно задуматься, – безотчётно начинаю улыбаться. Просто так, без видимой причины, Марк отталкивается и занимает соседнее кресло.

Вытягивает длинные ноги, скрещивает их в лодыжках и подпирает висок двумя пальцами. Смотрит на меня искоса, такой расслабленный и спокойный, но во взгляде снова тот самый магнетизм, который так сложно игнорировать.

– Правильно, тебе придётся привыкнуть, что я всё время рядом, – его улыбка призрачная, едва касается краешков чётко очерченных губ. – Так что, книжка хоть интересная?

– Очень, – честно признаюсь.

– Моя любимая серия, – взмахом руки указывает на пухлый томик в моих руках, а я понимаю, что видимо это он забыл здесь книгу. – Но перевод так себе, в оригинале интереснее. Выкинуть бы, но забываю.

– Нехорошо выкидывать книги, особенно если это подарок от чистого сердца.

Марк тихо смеётся и говорит едва слышно: "Ну-ну".

– Я снова трогаю ваши вещи, – на этот раз мне не стыдно, я не чувствую неловкость. В конце концов, книга ведь не личная фотография.

– Трогай, если так хочется, – усмехается Марк и снова смотрит на мои губы.

Просто смотрит, а кожа начинает покалывать. Пульсирует, наливается кровью, и приходится облизать губы и резко захлопнуть книгу.

Надо идти хотя бы в домик, временно ставший моим. Там не будет хозяйского сына, который меня не то что пугает, а путает. Все мысли путает намёками своими, недомолвками, взглядами странными, выходками.

Я кладу книгу с громким хлопком на столик, поднимаюсь на ноги и в сотый раз напоминаю себе, что не для дружеского общения пришла в этот дом. Тем более, когда какие-то Р. с любовью дарят подарки.

Рита? Рина? Римма? Да ну, неважно.

– Я пойду, у меня ещё дел… вагон, – порывисто отодвигаю кресло, ножки противно скрипят о плиточное покрытие, и звук этот, слишком громкий в тишине сада, заставляет вздрогнуть.

– Нет у тебя уже никаких дел, – отмахивается расслабленно, но я всё равно намерена уйти.

– Много вы знаете, – бурчу, начиная раздражаться.

– Всё знаю, – кивает спокойно. – Марта, почему ты домой не едешь? У тебя же мама болеет, в больницу к ней бы пошла или погуляла. Отдохнула.

– Я… меня Анфиса Игоревна попросила кое о чём. Не могу пока уйти, рабочий день ещё не закончен.

Марк удивлённо приподнимает брови, а взгляд такой цепкий, прицельный, в саму суть.

– О чём? Сидеть у окошка и терпеливо ждать, когда маман примчится обратно? – на губах усмешка, а в голосе отчётливо слышится сталь. – Ты ей не личная собачка.

– Вот ещё, нет, – качаю головой, а Марк легко и плавно поднимается и оказывается напротив.

Пальцы на моём подбородке, но в этом жесте нет грубости. Только желание остановить, заставить в глаза смотреть. Он наклоняется ниже, наши носы почти соприкасаются, а мне зажмуриться хочется.

– Марк Романович, я пойду.

– Конечно, пойдёшь, когда скажешь, чем ты так встревожена. Я же вижу, да и после отъезда матери сама не своя. Нервная. Что она попросила тебя сделать?

Озвучить просьбу Анфисы Игоревны мне тяжело. Она смущает меня, потому я всеми силами глушила сегодня тревогу, работая, словно одержимая. Но Марк, похоже, слишком проницательный, и я на одном дыхании говорю:

– Ваш отец вернётся в пять, мне нужно к столу накрыть и…

Марк удивлённо распахивает глаза, а пальцы, горячие и сильные, крепче держат подбородок.

– То есть кроме этого никаких других распоряжений? Только на стол накрыть?

Нет, он определённо слишком проницательный. От такого ничего не скрыть.

– Да, просто накрыть к ужину, – киваю, потому что прочие подробности, если их озвучить, совсем странными кажутся.

– Уговорила, сделаю вид, что доверчивый, – хмыкает, а взгляд становится колючим. – И да, перестань уже выкать!

– Я не могу, – пожимаю плечами и немного глупо улыбаюсь. – Вы хозяин дома, я не имею права тыкать.

Это ведь правда, тут я точно ни капельки не соврала.

– Я не хозяин этого дома, у меня своё жильё есть, – его взгляд блуждает по моему лицу, миллиметр за миллиметром исследует. – Там просто ремонт глобальный. Я собирался в гостиницу съехать, но сейчас, пожалуй, пересмотрю свои планы.

– Почему?

Но Марк не отвечает, лишь усмехается и снова делает то, что вытворил у бассейна: наклоняется и целует уголок моих губ, задержавшись чуть дольше, чем на долю секунды.

Внезапно происходит то, что разрушает момент окончательно и бесповоротно: в саду появляется та самая блондинка.

И мне бы радоваться, потому что Марк отстраняется, отпускает меня, но…

– Регина, – раздражённо выдыхает Марк, а мне хочется провалиться сквозь землю от острого стыда, щедро смешанного с возмущением.

Потому что она так смотрит на меня, с такой яростью и отвращением, словно вместо моей головы выросло гнилое яблоко, которое она с удовольствием раздавит холёными пальцами и выкинет на помойку.

Так вот ты какая, любящая Р.

Я бегу по саду, а за спиной остаётся беседка. Нет, не буду плакать, не буду, но в голове на повторе громкие слова Регины: “Марик, тебе самому не противно с этой нищебродкой рядом стоять?”.

Со мной в смысле. Не противно ли со мной рядом стоять?

Это я нищебродка, ясно вам? Прислугина дочка, грязь под ногами.

Она что-то ещё сказала, такое же злое и обидное, противное и мерзкое – такое же, как она сама.

Неужели можно быть такой красивой и такой же отвратительной?

Но я сорвалась с места, не желая ничего больше слушать.

Внутри бушуют возмущение, обида, злость. Я ведь едва удержалась, чтобы не выплюнуть в лицо этой холёной заразе всё, что думаю по её поводу. Может быть, даже нос ей разбить. Наверняка он у неё сделанный у хирурга, новый соорудит. Но я бы душу отвела. О, с каким бы удовольствием вырвала её блондинистые волосы, расцарапала рожу и вообще, популярно объяснила, что нельзя быть такой тварью.

Но лучше было уйти, пока ещё могла себя контролировать. Пока не успела обида горьким ядом растечься по венам, впитаться в каждую пору, отравить меня.