Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Мы оставили взрослых есть неподслащенные семечки на кухне и перешли в детскую. Разлеглись там на кусках ковровой дорожки в редких подпалинах от давнего пожара, но почти незаметно. Как и следовало ожидать, уровень налущенных зёрнышек в Наташкином стакане возрастал быстрее, хотя она больше болтала, чем грызла. Однако когда и брат начал обгонять меня, обидно стало.

Моя заготовка шла медленнее потому, что меня отвлекала карикатура на боку газетного кулька, где толстопузый колониалист вылетал с континента Африка с чёрным отпечатком башмака, которым пнуто в зад его шортов. Так что я бросил отвлекаться на траекторию полёта и на тропический шлем, а вместо этого сосредоточился раскусывать живее и строже следить, чтоб некоторые зёрнышки не пережёвывались бы случайно. Ничто не помогало, младшие слишком далеко ушли в отрыв.

Дверь открылась и зашла Мама весело спросить как у нас дела. С собой она принесла полстакана сахарного песка и ложечку – посыпа́ть личные достижения, кто сколько нагрыз, но у меня на эти семечки уже просто зла не хватало, хоть с сахаром, хоть без, и во всю последующую жизнь я оставался безразличным к восторгам семечковых оргий.

(…и жаль отчасти, ведь лузганье семечек не просто ленивый способ убить время, получая при этом побочный эффект обильного слюноотделения, и близко нет!. Оно переросло в самостоятельное искусство.

Взять, например, разухабисто Славянскую манеру семечкоедства, неофициально именуемую «свинячий способ», когда зёрнышки прожёвываются совместно с чёрной шелухой и, получив наслажденье вкуса, её уже не сплёвывают энергически в окружающую среду, но вялыми толчками языка выпихивают из уголка губ, чтобы сползала общеперемолотой, обильно смоченной слюной, лавообразной массой по подбородку, пока не шмякнется влажными клочьями на грудь потребляющего. Да, беситься с жиру можно всячески.

Либо, для контраста, опять-таки Славянский, но уже «филигранный» стиль, при котором семечки вбрасываются в рот ядущего по отдельности с расстояния не ближе двадцати пяти сантиметров.

И так далее вплоть до целомудренно Закавказского фасона, где грызóмая семечка вставляется в тот же таки рот зажатой между сгибом указательного пальца и концом большого, и эта пальцевая паранджа прикрывает момент приёма семени, после чего отпроцессированная лузга не выплёвывается как попадя, но возвращается в ту же пальцеконструкцию для рассеивания куда-уж-там-нибудь или сбора во что-уж-там-есть.

В целом, последний из представленных методов оставляет впечатление будто потребитель пытается украдкой укусить собственный кукиш. Ну-кось, выкусим!

О, да! Семечки подсолнуха это вам не тупой поп-корм. Однако ж хватит с них, вернёмся на зелёную ковровую дорожку неравномерного покроя…)

Именно на этих зелёных кусках мой брат нанёс сокрушительный удар по моему авторитету старшего… В тот день я пришёл домой после урока Физкультуры и с истомлённым видом опрометчиво заявил, что сделать сто приседаний за один раз выше человеческих возможностей. Саша молча посопел…

Наташа и я вели счёт. После пятнадцатого приседания я завопил, что это неправильно и нечестно, что он не подымается до конца, но Сашка продолжал, как будто я только что вот ничего и не говорил даже, а Наташа продолжала считать. Я заткнулся и вскоре присоединился к ней, хотя после «восемьдесят один!» он не мог подняться выше своих согнутых в приседе коленей. Мне было жалко брата, эти неполноценные приседы давались ему с неимоверным напряжением. Его пошатывало, в глазах стояли слёзы, но счёт был доведён до ста, прежде чем он насилу доковылял до большого дивана, а потом неделю жаловался на боль в коленях. Мой авторитет рухнул, как колониализм в Африке, хорошо хоть пряников я не обещал…

~ ~ ~

Откуда взялся диапроектор? Скорее всего родители переподарили чей-то подарок. А у них в комнате появилась Радиола – комбинация из радио и проигрывателя, 2 в 1, как принято говорить нынче. Крышка верха и боковые стенки мягко лоснились коричневым лаком. Задняя стенка—твёрдый картон без лака просверленный рядами похожих на крохотные иллюминаторами отверстий—была обёрнута к стене. Но если Радиолу чуть-чуть вытащить на себя и заглянуть в иллюминаторы, в её сумеречных недрах открывался прерывистый ландшафт, где теплились огоньки в жемчужно-чёрных башенках радиоламп разного роста посреди белых алюминиевых панелей-домиков, а из одного отверстия свисал наружу коричневый провод с вилкой на конце для подключения в розетку.

Лицевую сторону Радиолы обтягивала специальная звукопропускающая ткань, за которой угадывался овал динамика, а над ним круглый глазок тёмного стекла, если спит, но при включении он вспыхивал зелёным. Внизу лицевой стороны невысокая, но длинная стеклянная полоса пролегла между ручками управления, справа две: включение и регулировка громкости (2 в 1), а под ней ручка выбора диапазона радиоволн, но слева одна – для плавной настройка на волну передающей станции. Четыре тонкие прозрачные полоски прорезали черноту стекла во всю горизонтальную длину и начинали светиться жёлтым, когда загорался глазок. Тонкие вертикальные засечки над полосками, за которыми шли имена различных столиц: Москва, Бухарест, Варшава… – отмечали места для ловли этих далёких городов и, когда начинаешь крутить ручку настройки на волну, через прозрачные просветы видно как ползёт от засечки к засечке красный столбик бегунка по ту сторону стекла.

Хотя включать радио не очень-то интересно, динамик шипит, трещит невыносимо, подвывает—смотря куда заполз бегунок—иногда всплывёт голос диктора с новостями на Незнакомо-Бухарестском языке, чуть дальше вдоль просвета его сменит Русский диктор и будет читать новости, которые уже сообщило радио на стене детской. Зато с поднятием крышки Радиолы, ты как бы попадал в маленький театр с круглой сценой на диске красного бархата, из которого торчит блестящий стерженёк для одевания грампластинки её дырочкой, а рядом с диском слегка кривая лапка белого пластмассового адаптера положена на свой костылёк-подпорку, чтобы отдыхала.

Когда диск крутит пластинку на своей бархатной спине, надо осторожно приподнять адаптер с костылька, отнести в сторону грампластинки и опустить его иголку между широко расставленных бороздок бегущих по её краю. Оборота два она ещё пошипит, но потом адаптер доплывёт до тесно сдвинутых бороздок и Радиола запоёт про Чико-Чико из Коста Рико или про О, Маё Кэро, или про солдата в поле вдоль берега крутого в шинели рядового.

В тумбочке под Радиолой стопки поставленных стоймя конвертов хранили от пыли чёрные блестящие пластинки, изготовленные на Апрелевской фабрике грамзаписи, о чём сообщали круглые красные наклейки у них посередине, пониже названия песни, имени исполнителя и что скорость вращения 78 об/мин. Рядом с костыльком адаптера торчал из своей щели рычажок переключения скоростей с пометками 33, 45, 78. Грампластинки на 33 оборота были чуть ли не вполовину меньше 78-оборотных, но у этих маломерок было по две песни на каждой стороне!.