Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Вправо от магазина, на повороте дороги в охват квартала, стена леса чуть раздвигалась просветом узкой поляны, где стояла эстакада из крепких брёвен для ремонта автомобилей. Ещё одно место сбора детей для игр.

– Бежим скорей! – крикнул знакомый мальчик на рысях в том направлении. – Там ёжика поймали!

До этого я видел ёжиков только на картинках, вот и поспешил смешаться с группой громко галдящих мальчиков возле эстакады. Палками в руках, они пресекли попытки животного убежать в лес, а когда ёж свернулся в оборонительный серо-коричневый шар из иголок, теми же палками закатили его в небольшой ручей. В воде ёж развернулся, выпростал из-под иголок свою мордочку с чёрной нашлёпкой носа и попытался убежать сквозь траву на своих коротких кривых ножках. Однако его свалили наземь и крепко придавили палкой поперёк живота, чтобы он снова не свернулся.

– Смотри! – закричал какой-то мальчик. – У него запор! Покáкать не может! – В подтверждение диагноза, потыкал твёрдым стеблем травы в тёмный бугорок между задних ног зверька. – Какашка слишком твёрдая. Надо помочь.

Я вспомнил как Баба Марфа спасла меня… У кого-то в компании нашлись плоскогубцы в кармане, пациента распяли на земле парой дополнительных палок и самозванный Доктор Айболит потянул инструментом какашку. Та, почему-то, не кончалась и была непонятного голубовато-белесого цвета.

– Дурак! Ты ему кишку выдрал! – закричал другой мальчик.

Ёжика отпустили и он опять прянул к лесу волоча за собой полметра вытащенной внутренности. Все пустились следом смотреть что будет.

Смотреть мне совсем не хотелось и, к счастью, моя сестра меня вызволила. Она прибежала бегом из квартала сказать, что Мама зовёт. Я тут же покинул компанию и поспешил за ней во Двор. Там я говорил с Мамой, здоровался с соседками и всё время, параллельно, думал одну и ту же мысль сформулированную на удивление чётко, не по-детски: «Как мне теперь дальше жить, после того, что я увидел? Как жить дальше?»

(…как ни странно, я выжил: благое свойство людской памяти, её способность забывать, отмеченная в словаре Владимира Даля, пришла на выручку.

Однако в серии зверств, свидетелем которых мне случилось стать—по большей части, когда человеческие с виду особи истязаниями обращали себе подобных в куски разлохмаченного мяса—самым первым идёт изувеченный ёжик, волоча по хрупкой траве влажно-серый кусок прямой кишки облипший твёрдыми комочками сухой земли.

И я дожил до понимания, что низменные твари нуждаются в высокопарных оправданиях своему изуверству: облегчение страданий… святая месть… очищение расы…

Но опять-таки, если уж совсем начистоту, есть ли гарантия, что сам я ни при каких обстоятельствах не совершу ничего подобного? Ну… как-то не знаю…)

Когда ты в детстве, у тебя нет времени оглядываться на все эти серии в своей памяти. Тебе нужно вперёд—мимо и – дальше! – к новым открытиям. Если кишка не тонка, держаться курса…

Однажды, чуть отклонясь от торного маршрута «школа—дом», я углубился в лиственную часть леса и там, на пологом взгорке, вышел к четырём Соснам выросшим за пару метров друг от друга по углам почти правильного квадрата. Гладкие широкие колонны их прямых стволов без веток уходили ввысь и, в шести-семи метрах от земли, смыкались помостом, куда вели перекладины из обрезков толстых сучьев прибитых к одной из Сосен, как вертикальная лестница… Кто и зачем устроил такое, я так и не узнал, узнал лишь, что не каждый трус отважится взобраться на помост в лесу, хоть даже сам его нашёл…

Куда легче шло исследование подвального мира, куда я спускался с Папой за дровами для Титана, котла нагрева воды перед купанием. В подвал, где не было ни единой лампочки, Папа приносил нажимной фонарь с упругим рычажком из его брюшка. Охватывая весь фонарик, сжимаешь его в ладони, рычажок пружинно противится, но втискивается внутрь, а при послаблении нажима он снова выдвигается наружу. Один-два жима и – внутри пластмассового тельца проснулась маленькая динамо-машина, жужжит, подаёт ток в его лампочку, чем быстрее упражняешься, тем ярче светит фонарик.

Чётко очерченный круг света прыгает по стенам из грубых досок и по таким же дверям с висячими замками, и по бетонному полу подвального коридора налево – там, в самом конце, наша секция. Папа отпирает замок, щёлкает выключателем, из тьмы выпрыгивает квадратная комната залитая светом голой лампочки. Две стены из гладкого бетона, третья – грубодосочная перегородка от соседней секции. Поленница напиленных дров под стеной из бетона, на перегородке полки с хозяйственными принадлежностями, инструментами, и свободно висящая всячина: санки, лыжи… Когда пара широких поленьев расколоты на дрова, я собираю щепки для растопки Титана и пару дровин потоньше, а Папа ухватывает остальное в одну охапку.

Иногда он заодно и мастерил что-то в нашей секции и я, прискучив ожиданием, выходил в коридор с узкой зарешечённой канавкой вдоль середины цементного пола. Через открытую дверь, лампа бросала прямоугольник света на противоположную секцию, а дальний конец коридора, откуда мы пришли, терялся в темноте. Но мне не было страшно, потому что у меня за спиной работал Папа в старом морском бушлате с двумя рядами жёлто-медных пуговиц спереди и в каждой – храбрый выпуклый якорёк…

~ ~ ~

Дрова попадали в подвал в начале осени. Медленный самосвал осмотрительно заезжал во Двор и ссыпа́л груду поленьев грубого раскола рядом с обитой жестью крышкой бетонированного приямка – строго посередине торцевой стены любого здания Двора. Под крышкой приямок оказывался прямоугольной ямой глубиной метра в полтора, а чуть выше её дна квадратная дыра-лаз, 50 см х 50 см, горизонтально уходила сквозь фундамент в темень подвального коридора, где и кончалась на высоте полутора метров над уровнем пола. Поленья сбрасывались на дно приямка, а оттуда—через лаз—в подвал, для перетаскивания в секцию того, кому их, собственно, и привезли.

Раз я уже большой мальчик, Папа сказал мне сбрасывать поленья в яму, а он через дыру продёргивал их на себя, в подвал. Сверху видеть его я не мог, но слышал приглушённый голос, когда он кричал мне из подвала повременить, если куча сброшенных поленьев грозила затором лаза. И тогда я ждал, слушая утробный стук поленьев о бетон пола глубоко внизу.

Всё шло легко и гладко до тех пор, пока Наташа не сказала Сашке, что нам привезли дрова и я помогаю Папе спускать их в подвал. Саша прибежал к груде поленьев, ухватил дровину и потащил сбрасывать её в яму. На мои запальчивые декларации, что он нарушает возрастные ограничения для таких вот именно работ и что ещё одно сброшенное им полено наверняка устроит затор дыры, он отвечал молчаливым, но упрямым сопением и продолжал делать что и делал.