Татьяна Скобелева - Авантюра цвета фуксий

Из окна повеяло ветерком. Вероника, стараясь не потревожить, осторожно накрыла Эдуарда одеялом. Он пошевелился, но не проснулся. Веронике захотелось скользнуть в постель и прижаться к его теплому телу.

Уходить или остаться? Пусть он проснется один.

При этом женщина уже решила: этот мужчина будет принадлежать ей, во что бы то ни стало, но он захочет этого сам. Во всяком случае, у него должно сложиться такое впечатление.

Вероника ушла к себе, но не закрыла дверь и через пару минут увидела Эдуарда. Он вошел следом за ней. Вероятно, ее осторожные движения все-таки разбудили его и, быстро натянув джинсы, он поспешил за беглянкой, вошел к ней и запер дверь на замок.

– Открываю глаза, тебя нет, – прошептал он, привлекая ее к себе. – Девочка моя, ты не приснилась мне, скажи, не приснилась?

Его глаза по-прежнему светились желанием, а движения стали уверенными и властными. Вероника, словно кошка, провела щекой по его шее, затем чуть куснула плечо и поняла, что сегодня он уйдет от нее нескоро.

Деловая часть поездки завершилась удачно, Дворжецкий весьма преуспел в переговорах с партнерами. Как знать, возможно, близость Вероники вселяла в него уверенность в себе, которой ему и раньше было не занимать, а теперь он, казалось, удвоил бесценное качество. По вечерам они гуляли по Парижу, доставляли себе удовольствие изысканной парижской кухней. Вернувшись в отель, уже не расставались до утра. Эдуард был все так же предупредителен, но прежняя осторожность исчезла, и он уже не сдерживал своих чувств и желаний.

А Вероника? То, что начиналось, как охота на мужчину, теперь превратилось в острую необходимость быть с ним и только с ним. Он был и сильным, и надежным, и деловым, и удачливым, но, кроме того, он оказался чрезвычайно привлекательным сексуально. Она сразу поняла, что Дворжецкий будет ей приятен. Теперь же она находилась полностью в его власти. Каждое движение, каждое слово его любви были наполнены мощной энергией. И медлительные изощренные ласки, и страстный, почти животный натиск возбуждали ее невероятно, она словно растворялась в его желании, разделяя с ним наслаждение. Оставаясь нежным, он подчинял ее себе, она только покорялась ему, и это дарило ей необычное ощущение, новое и неожиданное. С бывшим мужем Вероника чувствовала себя скорее равноправным партнером, чем женщиной.

Она влюбилась.

Но время шло, и парижские каникулы заканчивались.

Вероника надеялась, что Дворжецкий все как-то устроит, но как именно – не представляла себе. Ее тревожил банальный квартирный вопрос: будут ли они жить вместе после возвращения в Москву? Если да, то где? Бытовые проблемы часто губят романтические отношения, медленно и мучительно обрывая им крылышки и лапки. Здесь, в Париже, они жили в отеле, ночевали обычно в номере Дворжецкого, а где они будут встречаться в Москве? Слово «встречаться» ее раздражало, в нем сквозила неопределенность любовной интрижки с женатым мужчиной, которая заканчивается ничем. Не мог же Дворжецкий переехать на постоянное проживание в квартиру Вадима. Принимать его там иногда означало закрепить положение любовницы – это опасно. Встречаться в его квартире, пока супруга на даче – это пошло. По ее понятиям период «встреч» миновал, а чтобы жить вместе, нужно решить вопрос о его разводе, но об этом до сих пор не говорилось и слова.

В минуты наивысшего наслаждения Веронику пронзало желание: она не просто хотела ребенка, она хотела его ребенка. Но Вероника была разумной женщиной и понимала, что жизнь маленького человечка – не игрушка, знала, что убить эту жизнь не сможет. Вместе с тем она считала, что заводить ребенка без согласия его отца чревато проблемами, а растить детей одной и вовсе ужасно. Да, многие идут на это, но Вероника сознательно отказалась от такого варианта с Вадимом. Теперь Вероника каким-то животным женским чутьем ощущала, что может забеременеть, что это почти неизбежно. Но Эдуард был несвободен.

Сама Вероника этой темы не поднимала, опасаясь, что давление, которого не любят мужчины, отпугнет хрупкое и неопределенное счастье. Но, видимо, она так болезненно и так пронзительно думала о жене Дворжецкого, что где-то там, в «общем информационном поле», ее услышали, и поздно ночью накануне отъезда раздался телефонный звонок.

Они вернулись с прощальной прогулки по Парижу. Она уже нежилась в постели, слегка задремав, а он ушел в душ. Вдруг на столике у кровати громко запиликал мобильник. Автоматически, спросонья Вероника схватила его.

– Алло?

– Эдик, алло! Эдуард!

Незнакомый женский голос испугал Веронику своей внезапностью. Она недоуменно взглянула на мобильный и с ужасом поняла, что схватила телефон Эдуарда, сердце замерло от странной уверенности: жена! Вероника медлила с ответом.

– Алло, это телефон Дворжецкого? – снова зазвучало в трубке.

– Да, это телефон Дворжецкого, – проговорила наконец Вероника и опять замолчала, выжидая. Она могла солгать или отключить мобильник. Абонент решит, что ошибся номером и перезвонит, тогда на экране отразится непринятый звонок. Однако любопытство и намерение приблизить развязку жгли как раскаленное железо. Но что можно сделать сейчас? Говорить гадости жене любовника, возбуждать ревность или подозрения, намекать на измену? Все это не в характере Вероники и никогда не входило в ее планы.

– С кем я говорю? Где Эдуард Николаевич? Если это его телефон, что с ним случилось? – в голосе звонившей женщины послышалось беспокойство.

– К сожалению, в настоящий момент он не может подойти к телефону. Кто его спрашивает? – как можно более официально, дежурным тоном ответила Вероника, не называя себя.

– Это его жена. С кем я говорю? – беспокойство сменилось вполне понятным раздражением.

В Москве уже три часа ночи, в Париже всего лишь на два меньше. Особа женского пола, отвечающая по личному телефону Дворжецкого в столь поздний час, не могла не вызвать у супруги подозрений вполне определенного рода.

– Он может вам перезвонить минут через десять? – Вероника не могла удовлетворить любопытство, но и причинять зла не хотела.

Дворжецкая не ответила. Связь оборвалась.

В комнату вошел Эдуард.

– Кто-то звонил?

– Твоя жена. Я сказала, что ты перезвонишь. Возможно, она сама перезвонит. Связь оборвалась.

Вероника не стала оправдываться за то, что взяла его телефон. Что сделано, то сделано.

Он не упрекнул, сел на край кровати и, уткнув подбородок в сжатые кулаки, молча стал ждать. Веронике показалось, что он растерялся от неожиданности. Интересно, станет ли он оправдываться, выкручиваться, если жена спросит: кто ей отвечал среди ночи? Пикантность положения можно объяснить вполне деловыми обстоятельствами.