Татьяна Веденская - Траектория птицы счастья

– Куда?

– На улицу Алабяна. Пишите адрес. Мы сегодня до трех. И скажите, что вы к нотариусу микрорайона Сокол, пусть пропустят вас без очереди! – голос отрубился. В трубке раздались короткие гудки. Я с недоумением смотрела на нее и пыталась как-то собраться обратно.

– Что случилось? – подошел ко мне уставший ждать так и не заваренный мной чай Митя. Не то, что он – когда поил меня ройбушем.

– Не знаю даже. Какой-то нотариус. Может, Полина Ильинична что-то мне оставила, а я ни сном, ни духом. Но с чего бы? Я ей просто делала уколы.

– Судя по тому, что ты рассказываешь, она даже хотела стать бабушкой нашему ребенку. Поехали, – деловито взял меня под локоть он.

– Что, прямо сейчас?

– А когда? Когда истечет этот срок в полгода? – сделал круглые глаза он. Через час мы все-таки нашли нотариальную контору по указанному адресу и смогли пробиться через толпы возмущенного народонаселения, заверяющего копии и доверенности. Митя профессионально шантажировал толпу моим животом. В итоге оказалась перед пенсионного возраста скрипучей сухощавой бабкой со смешным бумажным цветком в волосах.

– Вам чего? – сварливо спросила меня она. Я моментально узнала ее голос, но испугалась, что у нее просто склероз с маразмом и она обо мне уже забыла.

– Я – Золотнянская. Вы мне сегодня звонили, – напомнила я ей.

– Я вам и сегодня звонила, и вчера, и месяц назад, – уколола меня она. – Вас никогда нет на месте. Если бы я только не была уверена, что вы не в курсе, так бы все и бросила. Но нотариальная палата настаивает, чтобы мы предпринимали все возможное для розыска наследников.

– Наследников чего? – окончательно потеряла терпение я. Оно просто взорвалось.

– Как чего? – удивилась нотариус. – Вот же, квартира, состоящая из двух комнат, расположенная по адресу… Песчаный переулок, дом… А остальное – племянницам. Сберкнижки две, автомобиль Победа…

– У нее был автомобиль?

– Дачный участок со строением, так… акции. Ну, не важно. А квартира – вам, – деловая бабуся поправила указательным пальцем очки на носу.

– Что? – ахнула я. Митя с беспокойством поддержал меня. Видимо, я чуть не упала. Ах да, у меня подкосились ноги.

– Не поняли? Ну да, в вашем-то состоянии куда там! – не без удовольствия проехалась по мне она. – Хоть вы ей объясните. Полина Ильинична оставила квартиру вам. Не знаю, зачем вы с нее въехали.

– Мне выставили, – растерянно пояснила я.

– А вот это было неправомерно. Вселяла-то она вас вполне официально, так что вы могли и дождаться вскрытия завещания.

– Правда? – удивилась я. Перед глазами встал день похорон. Мы тебя, конечно, не торопим, но через девять дней ты должна исчезнуть, не оставив здесь даже запаха. И что, это была моя квартира? Мой дом? Откуда у меня может быть дом?

– Так что делать? Будете принимать наследство?

– Конечно! – за меня ответил Митя. Он широко улыбался и подмигивал мне. Мол, а ты говорила, что ей никто.

– Пишите заявление. Если будете регистрировать квартиру через нашу контору, то заплатите к пошлине еще триста долларов, – медленно, как для безмозглых болванов, объясняла она. Оказалось, что весь пакет документов уже готов, так как племянницы уже собрали его, пытаясь унаследовать квартиру, которая уже принадлежала мне. – Придете теперь через месяц и заберете документы и ключи.

– А скажите, они не могут опротестовать завещание? – поинтересовался Митя. Мне понравилось, как рьяно он встал на защиту моих интересов. Впрочем, эти интересы уже были нашими. Я внезапно стала богатой невестой. Богатой и беременной невестой. Как же все меняется. Вчера Митя для меня был подобен главному призу, призрачной мечте. А сегодня таким подарком становилась я. Кто знает, что, в таком случае, будет завтра.

– Молодой человек, это вообще вопрос не ко мне, – поджала губки старушка-нотариус. – Но вам я скажу. Эти безобразные племянницы уже пробовали у меня тут скандалить. Но ваша бабушка – умная женщина. Она одной из них оставила гораздо больше, чем другой. И даже больше, чем эта ваша квартира. Поэтому одна стала кричать о недееспособности, а вторая о том, что каждый имеет право решить, что делать с нажитым. Думаю, они съедят друг друга еще до суда. Но ваша бабушка в любом случае была дееспособной, а завещание оформлено давно и совершенно должным образом.

– Давно? – удивилась я. Нотариус сунула мне под нос бумагу, где значилось, что она составлена два года назад. То есть, когда я прожила у Полины Ильиничны чуть больше года. Чудеса!

– А почему ключи у вас? – удивилась я.

– Потому что когда пошел этот скандал, мы опечатали квартиру. Еще вопросы? У меня и без вас еще много дел, – не терпящим возражений тоном спросила она. Я попятилась к двери.

– Машка! Машка! Неужели это правда? У тебя теперь есть дом! – возбужденно радовался Митя.

– У нас! Митенька, у нас, – поправила я его.

– Мне ничего твоего не надо, – нахмурился он.

– Ничего? – удивилась я. Потом кивнула на живот. – Даже этого?

– Ай, ну тебя, – фыркнул Митька и принялся меня целовать. Посетители организации возмущенно отводили глаза и перешептывались, но мы не могли пошевелиться. Быть вместе – это такое счастье, ради него вполне можно на всех забить.

– Золотнянская?! – громогласно пророкотала нотариус. Я задергалась и повернулась обратно.

– Что?

– Хватит. Это, в конце концов, неприлично. Вот! Вам еще просили передать письмо, – она сунула мне плотный, хорошо запечатанный конверт, на котором корявым почерком Полины Ильиничны было накарябано: «Машеньке лично в руки. Адрес работы: подстанция номер NN, адрес…, телефон». Письмо, в отличие от завещания, было датировано значительно позже. Чуть ли не за пару месяцев до смерти. Я судорожно разорвала конверт и впилась глазами в кривые неразборчивые строчки.

– Господи, квартира! – билось у меня в голове. – Она даже не представляет, что именно она для меня сделала. Полиночка, дорогая, если бы я знала! Я бы готовила для вас фуа-гра и креветок в сливочном соусе. Я бы… меняла простыни каждый день. Я бы ежедневно оттирала пасту.

– Не плачь, хорошая моя. Что она пишет? – склонился надо мной Митя.

– Я еще не прочитала, – я жестом усадила его рядом. Кто знает, сколько времени займет это чтение. С виду письмо было немаленьким. И с первых слов моя дорогая хозяйка встала передо мной как живая.

…«Дорогая Маша! Соболезную тебе, моя дорогая. Потому что раз ты читаешь это письмо, значит, меня уже погрузили в дубовый гроб и закопали. Это нормально. Интересно, сильно ли плакали эти стервы? Думаю, что да. Где ж им еще покрасоваться, если не там, на моих похоронах. Предвижу, что не успел еще остыть мой труп, как тебя выставили на улицу. Что ж, мой маленький подарок все равно найдет тебя, но я не хотела говорить тебе об этом при жизни. Знаешь, ты была поразительно заботлива и ласкова. Первое время я все ждала, что ты сама об этом заговоришь. И примешься уговаривать меня оставить тебе квартиру, рассказывать историю своей тяжелой жизни. Но не дождалась ни слова. Ни полслова. Это, моя дорогая, совсем неправильно, быть такой упертой и скрытной. Могла бы хоть немного пожаловаться. Помнишь, сколько проблем было с этим твоим Митей. А все потому, что ты не хочешь рассказывать о себе. Впрочем, мне все равно все рассказали твои коллеги с прошлой работы. Видишь, у меня свои каналы информации. Иногда, когда ты была на сутках, я все же баловалась вызовом Скорой. Буквально несколько раз. Эх, жаль, что я не знаю, есть ли жизнь после смерти. Буду ли я видеть, как ты прочтешь эти строки. Если жизнь тут будет, я знаешь, что сделаю? А вот что. Я тебе приснюсь. Не в каком-нибудь патетическом сне со всякими знаками и прочей ерундой. Просто приснюсь. Может, попрошу поставить свечку за мое здоровье. То есть, за упокой. Я хоть и коммунистка, а все-таки… на всякий случай. Так что, если что имей в виду, ладно?