Надежда Нелидова - КинА не будет

«Тётя Мотя» и «чёрт знает что» под именем Люда, сидела, помертвев. Не взглянув на неё, кавалер удалился в даль туманную, где брезжили юные и ухоженные длинноногие фемины.

– До сих пор не могу себе простить. Я так жалко улыбалась.

***

И снова повторюсь: бодливой корове бог рогов не даёт. Я вот ни о каких любовях не смела мечтать. Тихоня и дурнушка, затёртая видными рослыми одноклассницами, затем однокурсницами, затем дамами на работе. Мама фальшиво утешала:

– А мы не заплачем, да, доча? Заделаем себе ляльку – всех ещё завидки возьмут. Главное: пустить корешки.

Я очень чадолюбива. Едва завижу малышонка, усипусика, такого всего сладкого – приседаю на корточки, тискаю, зацеловываю. Дворовые мамочки тут же пользуются моей слабостью. Просят посидеть минутку и срываются по своим делам. Минутки перетекают в часы, а я и рада.

Чужих мам на улицах и в магазинах пугает моя страсть. Даже звонили в полицию, заподозрив ненормальную тётку в педофилии и киднеппинге.

А вот со своими корешками у меня не заладилось. Хотя даже врачи, когда лечили меня от бесплодия, хвалили мой «выдающийся» таз: «Попа шире комода. Родишь – как пукнешь».

У меня нет детей, зато есть любящий муж с внешностью итальянского героя-любовника. Женщины на улице шеи выворачивают.

Жгучая шевелюра с выбеленной косой прядью. Бледное, будто театрально напудренное лицо. Страстный взор, который тщатся притушить чёрные девичьи ресницы. И подбородок у него такой… колоритный, тяжёлый. Будто изуродованный, развороченный, изрытый шрамами и воронками. А присмотришься: просто раздвоенный, вернее, растроенный (разделённый на три) глубокими выемками. И при такой колоритной внешности – прозябать в рядовых электриках жэка номер шесть…

Это сейчас я его усмирила и обуздала, он тих и послушен, и смотрит в рот своей богине. А 25 лет назад кипели шекспировские страсти – только держись.

Мама испугалась, когда его увидела: «Посмотри на него – и посмотри на себя. Его же бабы в клочья порвут. А ты будешь сидеть дома и нюнить. Роди от него – красивый ребёнок получится. Но не более».

Однако жених вовсе не собирался поматросить и бросить, и ограничиться донорством спермы. Он хотел марша Мендельсона, золотых колец, кисейной фаты и чёрного фрака, звона бокалов, венчальных свечей.

Наше выяснение отношений произошло в его гараже. Мы сидели в тёплой, чистенькой как горенка, уютно устланной старыми ковриками «пятёрке». Я ему мягко сказала «нет», мотивируя отказ разными малозначительными и многословными причинами. Забалтывала его, как учила мама.

В магнитоле заливалась суперпопулярная Марина Журавлёва. Сегодня она напрочь забыта, а тогда её девчоночий звонкий голос вырывался из каждого окошка:

– На сердце рана у меня,

Твои слова – полынь-трава…

Он щелчком заблокировал дверцы и завёл двигатель. Глухо, мрачно сказал: «Не имеет смысла жить дальше. Если не скажешь „да“ – умрём вместе». Начитался дешёвых глянцевых романов на ночных дежурствах в жэке?

– Полынь-трава, полынь-трава,

Ах, как кружится голова! —

страдала Журавлёва. Салон медленно заполнялся удушливым газом…

Свадьбу назначили на майские праздники – в ближайшее время не было свободных дат. Тогда активно вступало в брак многочисленное поколение семидесятых. Хотя в мае жениться – всю жизнь маяться.

За дефицитным свадебным платьем (тогда всё было дефицитом) мы ездили в дальний райцентр. Там товары продавали на купоны: за сданные ягоды, грибы, лекарственные травы, шкурки диких и домашних животных.

У нас не было купонов, но продавщица рада была избавиться от давно висящего длинного белого платья 44-го размера. Лиф «анжелика» худо-бедно закрывал полиэтиленовый чехол. Зато полутораметровый в диаметре, взбитый в пышную пену маркизетовый кринолин успел пропылиться и порядком пожелтеть. И всё равно в этом наряде я была как Золушка на балу, так что жених от избытка чувств подхватил и закружил меня.

Уже тогда я, тихоня, чувствовала свою власть над ним, и немножко капризничала и вредничала. Не помню, из-за чего в очередной раз выкаблучивалась, но капризно заявила, что свадьба отменяется.

Мы стояли в той же «пятёрке» перед пустынным нерегулируемым железнодорожным переездом. Ни слова не говоря, он въехал на пути и заглушил двигатель. По тому же гаражному сценарию, щёлкнули задвижки. И мы стали ждать поезда.

Ну, как ждать. Я визжала, кусала его руки, пытаясь разблокировать дверцы… Царапала в кровь его лицо, рвала волосы, молотила кулаками куда придётся. Когда послышался дальний перестук колёс и гудок – как миленькая дала страшную клятву стать его женой. В горе и радости, в нужде и достатке, в болезни и здравии.

Он повернул ключ зажигания, а машина… не завелась. Ни со второй попытки, ни с третьей. Я была в полуобмороке, не вылезла из машины и сидела как кукла. Он выскочил и один, вручную стронул и выкатил «пятёрку» вблизи от орущего тепловоза. Вот откуда у него стильная рафинадная прядь в волосах.

Я проболталась о случившемся уже после загса – иначе регистрация бы сорвалась, и моя страшная клятва на крови была бы нарушена. Мама рыдала как по покойнику. Подруги крутили пальцем у виска.

Патологическая ревность и расстройство психики! Вторая суицидальная попытка! Преднамеренное покушение на убийство! Нарциссизм в самом жёстком, извращённом его проявлении. Нашему браку предрекали: в лучшем случае развод через месяц, в худшем – смертоубийство.

Мы живём вместе уже четверть века, сыграли серебряную свадьбу. Мой Отелло характером оказался ягнёнок. Как будто те две единичные встряски, эмоциональных взрыва высосали из него всю заложенную энергию. Ни на что сил не осталось – только обожать меня.

А вот ребёнка, о котором мечтала мама и которого жаждала я – нам бог не дал. ЭКО, грязелечебницы, бабки, экстрасенсы – всё напрасно.

Между прочим, учёные доказали, что бездетные пары счастливее семей, где растут дети. Они с двойной – нет, с удесятерённой силой греют тихой, нежной, трогательной заботой друг друга. Не говоря о том, что живут спокойней и дольше.

***

Зато красавица и эгоистка Аэлита ни под каким видом не хотела иметь детей. Нынче полно таких оригиналов – их называют фриками. А тогда это был поступок из ряда вон. Вызов общественному мнению, плевок в лицо социалистическому государству, чуждые, привнесённые с загнивающего запада убеждения. Бабушки таких гневно клеймили «хиппи».

Под свою эпатажную позицию Аэлита подвела убедительную теорию. Не шерше ля фам – а шерше анфам. Ищите ребёнка. Дети – зло. Ради них на земле совершаются и оправдываются самые гнусные злодейства. Все мировые подлости делаются во имя детей – а вовсе не во имя женщины, как ошибочно решили когда-то бабники французы.