55 Гудвин - Наизнанку

– Но такой возможности нет, ни у тебя, ни у меня, а потому, давай забудем об этом. Все так, как есть, изменить это никто не в силах. Поэтому мы будем действовать, как ты предложила, и не заморачиваться на рефлексию.

Николь кивнула в ответ и улыбнулась.

– Ладно, не будем заморачиваться. Кстати, через пять минут начнется трансляция первого матча мирового чемпионата! Ты слышала, что впервые допустили команду с Луны? Правда, они не сегодня играют…

– С Луны? – Бекка была рада наконец-то сменить тему разговора, тем более Николь заговорила о горячо любимом обеими девушками футболе. – А как же они будут играть? Я имею в виду – там же понемногу от каждой корпорации работает – за кого они будут играть?

– А у них что-то вроде сборной, в названии после «inc.» стоит «Луна».

– Постой, – нахмурилась Бекка, набирая на пульте домашнего управления заказ (чипсы и апельсиновый сок), – а в какой они лиге – в женской, или в мужской?

– А у них совсем сборная – народу-то мало.

– И как же они будут проходить отборочные?

– В том-то вся и суть: им пришлось задействовать всех игроков – женская половина играет в нашей лиге, мужская, соответственно – в своей.

– Но это же нечестно! – Бекка, нахмурившись, отбросила пульт, и он шлепнулся на диван, несколько раз отпружинив и подпрыгнув. – Получается, у них в два раза больше шансов! Если мужская команда продует, а женская выйдет в финал, они все равно будут играть! А если обе команды выйдут в финал, будут между собой кубок разыгрывать, что ли? Почему у них нет ограничения, как у нормальных корпораций – не больше одной команды на чемпионат?! По-моему, это несправедливо!

– Может быть и так, – примирительным тоном ответила Николь, хрустя чипсами и устраиваясь на диване поудобнее, – только другого выхода не было. Ты же знаешь, Единое правительство трясется при мысли, что Луна захочет большей автономии. Вот и стараются задобрить их, уступать в непринципиальных вопросах.

Николь облизнула жирные от чипсов пальцы, подцепила ногтем почти завалившийся в недра дивана пульт управления домом и нажала меню, отвечающее за телевизор. Стена напротив дивана осветилась – уже шла реклама спонсоров трансляции, которыми, как правило, были корпорации, чьи команды оказались слишком слабы и не попали на чемпионат.

– Непринципиальный вопрос?! – продолжала кипятиться Бекка. – Непринципиальный?! Шри-Ланка, похоже, совсем двинулась, если чемпионат мира для них – непринципиальный вопрос!

– При чем тут Шри-Ланка, Бекка? Официальное решение принимает Мировая ассоциация футбола, а она находится здесь, в Лондоне. Спорт – далеко не самая важная тема для Единого правительства, оно может лишь намекнуть…

– Вот-вот! Разумеется, они намекнули, так что Шри-Ланка тут очень даже при чем! Ну, скажи, какой нормальный британец согласился бы терпеть такое безобразие в футболе!

– Какой нормальный британец? А кто у нас глава Единого правительства сейчас, не подскажешь?

Бекка обиженно надула губы, как всегда Николь оказалась права – премьер-министром Земли в настоящий момент был Анз Ауранг – британец в десятом поколении.

В этот момент на экране появилась реклама «Food Fusion», к созданию которой Бекка в свое время приложила немало усилий. До безумия любившая футбол и всегда огорчавшаяся оттого, что у ее корпорации нет приличной команды, за которую можно было бы болеть, она всю душу вложила в создание панорамы футбольного стадиона из продуктов «Food Fusion». И вот, пожалуйста – рекламу крутят как ни в чем не бывало, а ей достался лишь выговор за то, что «проект едва уложился в срок и представляет собой весьма посредственный ролик». Это воспоминание о несправедливо нанесенной обиде заставило отвлекшуюся было на футбол Бекку снова переживать из-за Гретхен. «Не дури, – сказала она себе на пятнадцатой минуте матча, – план есть. Ясно, как нужно действовать дальше. А сейчас необходимо успокоиться и забыть об этих неприятностях». Бекка изо всех сил пыталась сосредоточиться на футболе, но чем больше она старалась, тем отчетливее и неприятнее маячила где-то впереди судьбоносная пятничная вечеринка.

***

Бэбилон редко пользовался автомобилем – платить дорожные пошлины с каждым годом становилось все труднее, не говоря уже об огромном счете за электричество, на котором ездила машина. Но в пригород к родителям он предпочитал добираться в своем роскошном Бентли. «Забавно, – думал он, плавно поворачивая руль. – Когда приходилось ездить сюда из колледжа, казалось, это чертовски далеко, а теперь дорога словно укоротилась, хотя предки живут все там же».

На самом деле дорога казалась короткой потому, что он любил водить. Движение машины, ее едва уловимое урчание, ощущение, что одним легким поворотом руля можно изменить движение этой громадины, наполняло его каким-то особым чувством. Чувством собственного превосходства, могущества, и, главное – независимости. К большому сожалению Бэйби, автомобильных дорог осталось крайне мало – метро было и практичнее, и дешевле. Но даже суперудобные вагоны не могли избавить Бэбилона от ощущения, что он находится в муравейнике, из которого нужно немедленно выбраться. Па Эл всегда находил эту нелюбовь сына к коллективизму странной и нездоровой – сам он любил шумные компании, общение с кучей людей одновременно, и ездить предпочитал тем транспортом, что мог вместить за раз как можно больше его друзей. Зато па Ксандр понимал сына, разделял его любовь к машинам, точнее, именно он эту любовь и привил.

Роскошный черный Кадиллак с мягкими кофейно-коричневыми сидениями из лучшего кожзаменителя – в этой машине Бэйби подолгу просиживал в детстве. Забирался в гараж, садился на водительское сидение и представлял, как едет куда-то очень-очень далеко, свободный, как ветер. Иногда он представлял, что отправился в путешествие с Мэтом, иногда «уезжал» один, а иногда ему представлялось, что рядом с ним сидит его двойник – второй Бэбилон Макгиллис, который понимает его без слов, разделяет все его мысли и идеи. Конечно, Мэт был отличным другом, но далеко не во всем они сходились, были моменты, когда Мэт просто не понимал Бэйби. Воображаемый двойник – другое дело. Он не просто все понимал, он мог развить мысль дальше, подхватить идею и сделать ее лучше. Но это происходило только в мечтах, в реальности друга-двойника ему никогда не удавалось встретить. По сути, кроме Мэта, другом он мог назвать только Джона Хелльса, но тому хватало своих заморочек. Главным достоинством Джона было умение принимать, не понимая. Если нечто его интересовало, он вникал в суть, если нет – он говорил: окей, парень, я вижу, что для тебя это важно, я не знаю, почему ты думаешь так, но если ты уверен в своих идеях, значит ты прав.