Вероника Айская - Самка человека, или Конец жары. Роман в стиле импрессионизма

Ветеран, похрамывающий, резкий, он каждую весну громким криком ворчал о проклятой крестьянской доле, о неудачной погоде – предрекал неурожай, загибая пальцы: «Осенью дождя – не было! Зимой снега – не было! Сейчас дождя – нет!» – махая в отчаянье рукой.

А как-то она вышла, когда пахали огороды, и оглянулась поздороваться. Он стоял за забором от пашни, опершись на него сверху рукой и положив на нее подбородок. И был весь захвачен созерцанием пахоты. Земля из глиноподобной, пришмякнутой за осень и зиму машинами, тракторами и санями с сеном, дровами и прочим, становилась под плугом трактора рыхлой теплой влажной, ждущей трудов человеческих. Лицо старика светилось блаженной улыбкой. Глаза с довольством и умилением следили за превращением земли.

«Инстинкт пахаря-сеятеля», – растроганно улыбнулась тогда Женя.

«Инстинкт пахаря-сеятеля, – усмехнулась она сейчас. – Они чувствуют мою целину и не могут пройти мимо спокойно».

Как-то раз они с приехавшей нарочно для этого Танюхой договорились, что их свозят по ягоду на телеге. Ранним-преранним летним ясным, а значит, росистым-преросистым утром они отправились из деревни до ближайших сопочек с одиноко либо небольшими группками стоящими березами – надежная примета ягодного места.

Собирать клубнику луговую – это одно из занятий – а какое еще-то, кстати? – что всегда реально доставляло ей экстатическое наслаждение.

Босыми ногами, то и дело напарываясь на прошлогодний сушняк или нововызревшую колючку, пробираешься сквозь целый лес густых-прегустых трав, упруго ласкающих своими макушками и, изрядно промокшая, облитая их росой обильнее любого дождя, добираешься до сопки. Наклоняешься, разгребая пальцами траву – тянешься к призывно набухшей сизо-багровой грозди, сгребаешь ее, набираешь полную ладонь – срываешь и засовываешь в рот. Прижимая языком к небу налитую пунцовую сладость, выдавливая сок, растворяешься в душисто-приторно сладком слегка горьковатом вкусе. И так – всем телом в поклоне, вздрагивая порой от укусов тех отчаянных комаров, что преодолели барьер из защитного крема – медленно-медленно взбираешься наверх

Блаженно растекаясь во времени и пространстве, прогреваясь ярким, сверкающим везде вокруг – с неба и в росе – солнцем, слушаешь гул бурлящей жизни земли и тишину отсутствия кипучей человеческой деятельности.

Поглощая горсть за горстью приторно-сладкую пунцовую массу, в высокомотивированном одиночестве – ибо набранное в таких трудах ведро, а то и больше, честно принесешь семейству – поднимаешь взор от слепящего, гудящего подножья к торжественному изумрудно-синему поднебесью дальних гор и ближних лесов, и выше, к голубой бездонности… И окунаешься в редкостное сочетание воли, души и тела, согревающую целостность… И сознание на какое-то время обретает умиротворенное равновесие.

Солнце поднимается в зенит и полирует зноем траву, отражаясь от нее, уже сухой и блестящей как стекло. Тогда ползешь по этой зеркальной траве или садишься на колени, на четвереньки, на корточки, на попу – она завела специальные «клубничные штаны», помеченные теперь бордово-лиловыми пятнами. Или можно поедать клубнику лежа – перед тем как лечь, объев всю территорию под собой – время от времени, изнемогая, переворачиваясь на спину, чтобы передохнуть, глядя в золотисто ликующую лазурь. Когда уже мокрая и липкая от пота и ягоды – по самую макушку и от самых ног и вся насквозь, изнываешь на грани наслаждения и терпения, – тут на достойную смену комарам прилетают слепни-оводы-осы и прочее такое, которое со звуком реактивного самолета намотав вокруг кругов -дцать, найдет-таки, куда врезаться своим отрезвляющим уколом. И тогда мерно гудящее томное марево пронизывает вопль, озвучивая сопричастность, слитность, обратную связь и взаимопроникновение человека и Бытия.

Вот прошлое лето было неягодным, и жалко даже не самой ягоды – этих клубничных походов, со вкусом и запахом, настоянном на травах и цветах, земле и солнце, смолах деревьев и россе, ибо ни прогулки по лесу просто так, ни сбор грибов и прочее не даруют ту долготерпеливо достигнутую сладость и щедрость разнеженного разморенного труда.

Вернемся, все же, к той поездке. Они еще только выехали, раным-рано, и еще только предвкушали ягоду, сонно сидя в повозке. А та повозка была не телега о 4-х колесах, а двуколка. А лошадка-то была молодая, норовистая, нерожавшая еще, только-только жизнь вкушать начавшая. С ней и так едешь – она возьмет и попрет поперек луга, хоть по кочкам, хоть как, съедет с дороги и мчит, и дела ей нет, что телега на ней, а в ней люди. А тут горка – так лошадка встала: не хочу ехать и все – горка крутовата, да. Хозяин их, человек ума неторопливого, возьми, да и встань с этой повозки, которая двуколка, – в результате чего, Женя с Татьяной, сидевшие сзади, лишились шаткого равновесия, и решительно закачались, – да еще давай свою лошадку понукать, а та не будь дурой, встала на дыбы. А в месте том обочина оказалась оврагом 2,5 метра глубиной, куда их с Танюхой и вытряхнуло. Жания сидела заднее, или оттого, что весом полегче, ее первую сдуло с двуколки – и только успела подумать про свой позвоночник, как наперекрест нее грохнулась Танюха, а весила она кг на 15—20 побольше. Когда же Татьяна сползла с Жени, она стояла на трех костях, потому что одной рукой ощупывала ребра и таз, пытаясь определить, целы ли ее кости, слегка подняв глаза, Женя увидела в 5-см от того места, где только что была ее голова – лежала… литовка – коса, то есть, ее лезвие. Хозяин их, безоговорочно доверяющий, что на все воля Божья, положил ее просто так в эту самую двуколку, ничем не закрепив, в результате чего она вослед за подругами и полетела, о чем он им с улыбкой просветленного и сообщил теперь. Так вот, обнаружив это режущее взор зрелище над своей головой, Женя внутренне глубоко и очень ясно прочувствовала и поняла, что жить она будет и будет жить долго, вопреки ее ожиданиям и не смотря на истерически-виноватое чувство, что колеблет равновесие мира своим присутствием…

А в это лето – не получилось побывать на клубнике…

***

В конце июня умерла бабушка. Неожиданно в 90 лет. Все привыкли, что она всегда выживает. А она умерла – тихо, во сне, как «мечтал – лишь бы на чужой рук не лежать», и летом – «чтоб могилка копать легко был». Эти 2 фразы они слышали лет 20. Накануне мама разговаривала с ней и пришла радостная: так хорошо поговорили, и бабушка отошла от сердечного приступа, который случился за 2 недели до того… 16 лет назад бабушку оперировали: рак. Оказалось, что он уже дал метастазы, и врачи предупредили, что в таком возрасте, с таким состоянием организма она проживет полгода, ну, разве что – бывают такие сильные – может год, ну, два с обезболивающими. Бабушка выжила. А 4 года назад ей удалили желчный пузырь, мама с Алькой дежурили у нее, и лечащий врач после сказал: «Благодарите дочь и внучку, мы не надеялись, что вы выживите»… В этот раз все успокоились, едва ей полегчало. В последнем звонке она сказала: «Вот, мечтаю, Жания осенью приедет»… Жания поехала летом.