Татьяна Иванько - МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 1

Вот вам и «последний день Помпеи»… Это так обрадовало нас, что мы взялись оживлённо обсуждать и репетиторов и задачки по химии и прочую чепуху, увлекаясь всё больше. Лишь бы только говорить и говорить ещё и ещё. Нам, оказалось так легко говорить друг с другом…

– А почему ты не в Первый институт поступаешь? Там же твой отец.

– Поэтому и не поступаю, что там отец. Будут все говорить: «вон сынок профессорский, всё по блату у него».

– Кто тебя знает, так даже не подумают, а кто не знает, чёрт с ними, – сказала Лёля. – Разве нет?

– Так-то оно, конечно, так, и всё же… – мне так приятна её смелая уверенность во мне. Как давешнее: «Ты – лучше»…

– Это потому что ты знаешь, что поступишь. А я вот…

– И ты поступишь, – убеждённо сказал я.

– Поступлю, конечно, куда я денусь, всё равно сколько раз поступать, но… А… Ты почему решил врачом стать?

– Не знаю. Всегда только врачом и представлял себя. А ты?

– И я! Я же с бабушкой…

Я засмеялся. Мы только что об этом уже говорили. Только я ещё рассказывал и про дедушку, за которым я тоже с детства неотступно таскался в больницу, он брал меня смотреть на операции. Так что, я студент тоже не буду совсем неопытный… Странно, что не так близко, как могли бы, общались наши бабушки.

Мы дошли всё же до её дома, пора была прощаться.

– А… Ты… Ты что завтра будешь делать? – спросил я, понимая, что расстаться и не знать, когда я её снова увижу, я не в силах.

– Ничего.

– А… Пойдём в кино? Можно, я позвоню тебе? Только я… номера твоего не знаю, – тут я соврал, я знаю её номер и звонил ей не раз, чтобы услышать её голос и бросить трубку. Я все десять лет так делал, но я не хотел, чтобы она догадалась, что я такой дурак. Поэтому я опять покраснел сейчас, но в неверном свете фонаря, возле её подъезда она, может быть, не заметила?..

На следующий день мы пошли в кино, смотрели какой-то французский фильм о бунте в женской тюрьме. Но содержание меня не увлекало, я совсем не следил за тем, что происходило на экране. Главное, что я чувствовал – это её присутствие рядом.

Коснуться её руки в темноте я не посмел, и пошевелиться боялся, чтобы не толкнуть её плечом ненароком…

А когда закончился фильм, мы вышли на улицу, и, оказалось: пошёл дождь, и мы долго стояли под козырьком кинотеатра, потому что зонтиков у нас не было. Я заметил, что Лёле холодно и отдал ей свою джинсовую куртку, хотя она сопротивлялась:

– Ты простынешь…

– Нет, – уверенно сказал я, улыбнувшись ей, сейчас я не простыла бы даже на морозе, потому что рядом она.

… да, жара в это лето Сочи невероятна, к тому же, комнатка, которую мы снимаем, в чистой и уютной белой мазанке, окнами на запад и здесь очень жарко как в духовке, так что мы держим окна открытыми и днём и ночью и, по-моему, за нами постоянно подглядывают…

Мы стали встречаться каждый день, всё больше времени проводя вместе. И теперь расставались только на время необходимое для посещения репетитора, но я начал его прогуливать, чтобы встречаться с Лёлей. Лёля не знает, что я так делаю, своего не прогуливает.

Скоро она пригласила меня домой. И я познакомился с её бабушкой Верой Георгиевной. Удивительным образом она оказалась похожа на мою бабушку Ларису, такая же сухопарая и высокая, даже манера говорить похожа. Удивляться, впрочем, не приходится: они ровесницы и работают даже в одной больнице, только моя бабушка ревматолог.

Удивилась гораздо больше Вера Георгиевна, когда Лёля знакомила нас:

– Алёша Легостаев? Так твой отец – Кирилл? Кирилл Легостаев?!

– Ну, да, Кирилл Иванович, – сказал я, не очень понимая, почему она смотрит на меня так, будто видит что-то удивительное перед собой.

…Да есть, вообще-то, чему удивляться, Лёня похож на отца поразительно, а я хорошо знаю Кирилла: юношей он бывал у нас чуть ли не женихом Юленьки, матери Лёли, и было это сразу после школы, вот как у них, у Лёли и Лёни теперь. Продлилось несколько лет, Кирилл учился, приезжал раз в неделю на выходные и каникулы, и для Юли он был первая любовь. Долго плакала потом ночами, даже за Гуляева пошла, по-моему, только чтобы ему, Кириллу, отомстить за то, что он женился на матери Лёни. Но, и там и там не сложилось…

Удивительно, как тесен мир, удивительно как эти дети теперь с Леночкой нашей влюбились. Будто новый виток спирали…

Недели бежали одна за другой, скоро уже и экзамены в институт, а я совсем забросил подготовку.

Мы с Лёлей условились последние два дня до первого вступительного экзамена по химии не встречаться, подготовиться. Поэтому вероятно, сегодня мы задержались с прогулки после кино до глубокой ночи. И едва не поплатились.

Я, в так называемые неформальные группировки, особенно не входил. То есть классе в восьмом-девятом это казалось привлекательным, будоражила этакая разбойная романтика. У всех у нас были клички. Мы собирались под началом старших парней. А иногда и сами, чтобы поболтать ни о чём. А потом пойти набить морды тем, кто жил на соседней улице. И добро бы за девчонок дрались или ещё по какому-нибудь мало-мальски значимому или интересному поводу – нет. Это просто со скуки происходило и от безделья.

Поэтому мне надоело очень быстро, и я перестал встречаться с теми приятелями. Хотя кличка «Лютер» за мной закрепилась, и даже в школе меня так звали друзья, да и одноклассники.

И вот, в этот поздний вечер мне пришлось вспомнить тот мой опыт.

Вечер был очень тёплый, даже жаркий, даже ветра не было, мы шли вдоль привычных улиц, всё кружа и кружа, приближаясь к Лёлиному дому. Обсуждали просмотренный фильм какой-то фантастический боевик, про киборга, который почти стал человеком, и неожиданно…

На нас набрели те самые, которых я нередко успешно колотил пару лет назад. Если бы я был меньше увлечён нашим с Лёлей разговором, я заметил бы их издали и мы избежали бы этой встречи.

Один нёс кассетник на плече, орущий «Белые розы», это у них гимн?

Глумливой радости у этих красавцев в «варёнках» и, второй год немодных, клетчатых штанах на толстых ляжках, не было предела:

– О, Лютер, рванина, салют! Ты патлы отрастил, – противными, елейными голосами заговорили они, сплёвывая свои дешёвые сигареты.

– Я слышал, совсем металлюгой заделался!

– Да нет, он теперь из чистеньких, на улицу не ходит, в институт готовится…

– Ну-да, ну-да, с девочкой хорошей…

– Две «звезды» из нашей школы!

Я отодвинул Лёлю себе за спину, разглядели уже, кто со мной, тут есть из нашей школы, ещё каверзу дурную удумают.

– Да какая это «девочка»?! – вдруг оскалился какой-то коротышка со сломанным передним зубом. – Это ж Лёлька-проститутка с нашего двора! Она с пятнадцати лет с отчимом своим живёт! Мокрощелка!