Татьяна Иванько - МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 1

– Так может и нам даст?!

Я не жду больше. Сказанного достаточно, чтобы этому похабному придурку все его зубы поганые выбить…

Их человек было двенадцать, но я не зря учился в своей спортивной секции всё же. Мало того, что они получили все и очень быстро, я никому не дал даже приблизиться к Лёле, и, воспользовавшись моментом общего замешательства, я схватил её за руку и дёрнув, крикнул ей, растерянной, прямо в ухо:

– Бежим!

Я знаю, они сейчас очухаются и погонятся за нами, если догонят, разозлённые и уже подбитые мною, то… Думать об этом не хотелось.

К счастью Лёля сегодня в туфельках на плоском ходу… мы побежали очень быстро и всё же услышали за спинами их свист и крики: «Лютер! С…а! Кишки выпущу!», мат и всяческие ругательства, а главное – их тяжкий топот. Но мы успели всё отбежать достаточно, чтобы незаметно нырнуть в темноту возле старого дома с полуразвалившемся косым крыльцом и густым кустом сирени под окнами. И здесь замираем в темноте.

Толпа разъярённых парней, распространяя запах недельного пота, сигарет, портвейна и не чищеных зубов, пробежала мимо.

Я знаю этот дом и этот двор, здесь можно пройти на соседнюю улицу, там сталинские дома, большие замысловатые подъезды, хорошо было в детстве в прятки и казаки-разбойники играть… Пропустив банду и подождав для верности пару минут, мы с Лёлей прокрались туда. В одном из этих подъездов мы и притаились.

Страшно. Я смотрела на него в полумраке пропахшего картофельными очистками, подъезда, с мягкими и тихими деревянными ступеньками, освещённого только светом уличных фонарей, Лёня нарочно вывернул лампочку, чтобы нас не могли увидеть с улицы в окно подъезда. Но его лицо было возбуждено, не напугано… на скуле кровь и на переносице, губы тоже он вытер тылом кулака…

– Досталось тебе всё же… – тихо-тихо, едва слышно сказала Лёля, глядя на меня.

У неё так блестели глаза, она так смотрела на меня в этой тревожной темноте…

Я не целовался ни разу в жизни. Я всегда знал, что хочу поцеловать только одну девочку… Только эту – и вот она и я целую её…

Мы прильнули друг к другу, смешав дыхание, соединив наши губы, всё сильнее сближая их, почти сливаясь в одно…

…Мне много раз снились жаркие сны, когда я просыпался с колотящимся сердцем, понимая, что происходит, что произошло, лежал подолгу обессиленный, и чувствовал себя испачканной жертвой заговора моего тела и неумолимого взросления против меня…

Но не сейчас. Сейчас я не был такой жертвой. Я во власти возвышенного, поднявшего нас обоих над землёй чувства, как на…

… картине Шагала… Да, мы воспарили, я растворилась разом в прикосновениях его рта, таких необыкновенно прекрасных, его рук тёплых и добрых, и снова его губ…

…её неописуемых губ… горячих и восхитительных, куда там до этого всем моим разгорячённым снам и тем беспредметным оргазмам… Наверное…

…если сейчас умереть…

…то не заметишь…

…потому что я в Раю…

Я отрывался на мгновение от её губ только чтобы прошептать, совсем задыхаясь:

– Я люблю тебя!.. Лёля… Я так люблю тебя! – прямо ей в лицо.

– И я! И я люблю тебя! – она обожгла мне губы своими словами и я целую её снова. Вновь взлетая, чувствуя сладостный жар в животе…

… в животе, охватывающий, меня всю…

…Мне кажется, я потеряю сознание от счастья…

Никто и никогда не прикасался ко мне. Да и не мечтала ни о каких прикосновениях. Ни о поцелуях, ни тем более о чём-то большем. Фильмы, во множестве появившиеся в последние годы с вездесущими эротическими сценами, вызывали во мне отторжение и чувство гадливости. Сейчас, в эти мгновения я поняла почему: там не было и тени любви… А я сейчас отдавалась любви и испытывала восторг и души и тела вместе…

Я не знаю, сколько времени мы процеловались тут и сколько стояли, прижимая друг другу наши тела, позволяя себе касаться руками голов, волос, плеч и спин друг друга. У Лёни оказались на удивление мягкие волосы, они так прекрасно пахли и светились в темноте каким-то лунным блеском, будто набрали света за день и теперь отдают… зарываясь в них пальцами, я могла гладить его горячую голову, его длинную мускулистую шею. Я обнимаю его плечи и спину, с желанием прижимая к себе… Оказывается, я знаю, что это такое – желание…

Она такая тоненькая в моих руках, её талию я могу обхватить пальцами, сползая ими по её чуткой спине… С волос со щелчком отскочила заколка, выпустив их на волю. Этот густой и мягкий, пахнущий сладко, шёлк такой тёплый… Может, Лёля превратилась в цветок, полный сладкой пыльцы и нектара…

Я не знаю, сколько бы мы ещё не отрывались друг от друга, но провернулся где-то близко дверной замок, и со скрипом открылась старая дверь, прошуршав, отошедшим дерматином обивки по порогу, старушечий голос ворчливо, но не зло, а словно улыбаясь, проговорил:

– Ну, иди-иди, гулёна, спать не даёшь никому, разоралси… Учти, Барсик, блох нанесёшь, в дусте купать буду, не обижайси!

– «Спасибо»! – мявкнул невидимый Барсик, будто отвечая невидимой же хозяйке.

Прослушав этот диалог, мы засмеялись, зажав рты, и побежали из этого подъезда…

– Смотри, лампочку-то я украл… – сказал Лёня, показывая лампочку, что засунул себе в задний карман джинсов.

Я засмеялась:

– Так вот кто лампочки везде тырит! Хоть будем знать!

Мы засмеялись вместе.

Мы посмотрели друг на друга, нам даже не темно в этой ночи, как мы можем не увидится завтра?..

Мы оба безошибочно поняли, что то, что случилось с нами только что, у нас обоих было впервые в жизни. Нам не надо спрашивать об этом, мы это почувствовали, без слов.

Я счастлив совершенно.

И я счастлив, что не торопился и не пытался «учиться» с другими девушками какому-то там мастерству поцелуев, разве оно было нужно? Я счастлив, что не было у меня никаких случайных девчонок, перед которыми я чувствовал бы неловкость и стыд за то, что прикасался к ним ничего не чувствуя в своей душе…

Лёлины слова горят во мне. На моих губах, на моём животе, которым я прижимался к ней, на моих руках остался огонь, я задыхаюсь от счастья…

Этой ночью мне приходят такие видения, что мне больно утром…

А ещё утром бабушка ужаснулась открывшемуся утром виду моей физиономии, а дед захохотал:

– Хорош! Ну, хорош! Гляди, Лариса, каков наш-то придёт на экзамен: волосатый, с бланшем, с разбитой мордой – чистый бандит-неформал!.. Я не могу! Абитуриент! А-Ха-Ха-Ха! – у него слёзы выступили на веках от смеха.

– Тебе смешно, у ребёнка, может, сотрясение! – воскликнула бабушка.

Но дед захохотал ещё веселее:

– Трясение у «ребёнка», ага! Ещё какое! Целовался полночи, вон, губы разнесло до носа! Иди, умывайся, герой… ха-ха-ха… любовник!

Когда я вышел уже к завтраку, дед всё так же усмехался, шурша газетой «Правдой», но ничего не говорил, пока я не съел почти весь завтрак: яичницу из трёх яиц. А когда, я поставил тарелку в раковину, собираясь вымыть, добавил всё же, лукаво выглянув поверх газеты: