Валерия Карих - Жена фабриканта

Если же после гостей или с хозяйского стола оставались похлебки и готовки, всякие, какие бывали нетронутыми и недоеденными, то Авдотья ленилась и их вовремя не прибирала. Она не складывала нетронутую еду в чистую крепкую посуду, не накрывала ее, не обкладывала ее льдом для сохранения. И приходилось ей же потом все эти богатые припасы вываливать свиньям. Что не могло не остаться незамеченным для рачительной хозяйки, ее зоркого взгляда.

Были у Авдотьи и другие черты, раздражающие хозяйку: глуповатая умильная улыбка и чрезмерно медленная речь, возникавшие неожиданно тогда, когда она не знала, что отвечать на быструю и гневную речь своей хозяйки: то ли от испуга, то ли от тугоумия?

Однако знавала Ольга Андреевна и других ключниц, поэтому и терпела недостатки Авдотьи…

Разобравшись во всех расходах и приходах прошедшего и наступающего дня, она засобиралась уходить.

– Не забудь выдать чистые полотенца официанту, – напомнила ключнице, уже повернувшись к двери, легко вздохнула, подводя итог кухонному разговору: «Глаз, да глаз нужен! А иначе, не уследишь за всеми-то», – и с чувством исполненного долга вышла из кухни, остановившись на крыльце. «Кажется, всё на сегодня! А сейчас – к детям и на речку», – расслабленно думала она, подставляя лицо ласковым вздохам ветра и с удовольствием оглядываясь вокруг.

Влажная от дождя земля и трава уже успела подсохнуть. Щедрое солнце припекало, обещая по-летнему жаркий день. «А если Бармасов прав, и лето будет засушливым….», – озабоченно подумала Ольга.

И тут же подняла голову, взволнованно вглядевшись в высокое прозрачное небо. Там нежно курлыча, летел стройный журавлиный клин. Залюбовавшись, Ольга непроизвольно расстегнула легкую домашнюю душегрейку и готова была уже и совсем её скинуть с нагретых солнцем плеч. Но подумав, что нести в руках – неудобно, хотя идти-то недалеко, да и пар костей не ломит, – оставила на плечах.

Поднебесное и призывное курлыканье далеких летящих журавлей перебивалось деловитым квохтаньем домашней птицы, гуляющей по двору. Разноцветным курам не было дела до прекрасных и гордо летящих высоко в небесах собратьев. Хохлатки радостно копошились возле курятника, громко и глупо кудахтали, подбирая с земли найденный корм. Возле них взад и вперед важно и горделиво вышагивал красный с золотым, петух.

Хозяйка посмотрела на бренную дышащую весной и паром, землю под своими ногами и принялась любоваться зеленой пробивающейся травкой. Потом перевела взор на вольно разгуливающих по двору кур. Но почему-то, вместо возвышенных чувств, навеянных призывным курлыканьем журавлей и радостным квохтаньем собственных красавиц- хохлаток и гордой осанкой красавца петуха по прозвищу Патриций, неожиданно вспомнила, что не спросила давеча у ключницы, сколько, же та потратила денег на приправу и соль за прошлую неделю? И сколько еще было продано за прошлую неделю яиц? «А ведь, прекрасно знала, растяпа ты этакая! – пожурила она самое себя, – зачем же смотрела за воскресенье отчет? И сколько денежных издержек на то пошло – не записала. Вот уж точно, растяпа! Сама же и виновата! – пожурила она саму себя, – и не забыть бы ещё завтра все испросить, да записать!»

Она нахмурила брови и проверила, лежит ли в её кармане тетрадка с карандашом? Вынула золотые часы и взглянула на циферблат. Стрелки показывали уже десять часов. «Вроде, рано. А дел-то как много еще. Загляну пока что во флигель. Время есть,» – подумала она, опуская голову вниз, и уже позабыв про летящий в небесах далекий и прекрасный журавлиный клин.

Пока она раздумывала, куры, зная, что она может принести что-то вкусненькое, уже встрепенулись. И белокрылая, самая бойкая, растопырив крылья и расталкивая остальных, первой подбежала к ней. Ольга Андреевна засмеялась и достала из кармана горстку семечек. Протянула к курице ладонь. Та склонила головку и бочком, бочком…, да как клюнет! «Ко-ко-ко… и начала клевать прямо с ладони. За ней и другая, коричневая, подбежала к хозяйке. Прыгнув на белую, сбила ту с ног. Индюки, увидев, с другого края птичьего двора, поспешили к хозяйке. «Улю-лю, укуг-лю-лю…» – клекотал самый большой. Ну, Ольга Андреевна и ему насыпала на землю семечек. Индюк стал клевать. Но тут на него накинулись другие куры, утки и гуси, чуть не затоптали беднягу.

– А, ну кыш! – скомандовала птице Ольга Андреевна и пошла дальше осматривать владения.

Войдя в темные и широкие сени старого флигеля, в котором слабо пахло кислой плесенью и старым рассохшимся деревом, Ольга Андреевна, в который раз поморщившись от этого запаха, решила назавтра опять велеть ключнице, чтобы та поставила здесь девиц отмывать полы, стены и стирать на реке все до единого половика и коврика.

Она остановилась возле темной и маленькой кладовой комнатушки в самом углу, под лестницей, ведущей на второй этаж. В кладовке этой, стоя к ней широким задом и кряхтя, возле полок с бельем копошилась ее любимая старая нянюшка Акулина Саввишна. Расспросив нянюшку и узнав, что та смотрит белье на предмет починки, Ольга Андреевна, вспомнила: что у старой няни стало уже совсем плохое зрение, и она может случайно проглядеть любую дыру на белье. Поэтому, решительно взяв из старческих дрожащих рук свечку, велела старушке вытаскивать белье и складывать его перед ней на стульях. Покорно послушавшись, хозяйки, нянюшка, кряхтя, принялась вытаскивать с полок белье и раскладывать перед барыней на стульях и табуретках. Она кряхтела и бранила на Авдотью, не переставая, однако, доставать сложенное аккуратными стопками белье и показывать хозяйке, чтобы ты выбирала, какие простыни и пододеяльники нуждаются в срочной починке или замене.

– Да, что же это за дела такие творятся! – она устала слушать ворчание Акулины Саввишны, – кряхтишь и кряхтишь. Сейчас позову Дуняшу, пускай за тебя белье разберёт! А ты иди и ложись на полати, кряхти, коли так хочется! Только потом, сделай милость, не подходи больше и не жалуйся, что я от хозяйства тебя отлучила, – высказала она, чувствуя, как в душе «сердито вскипает самовар».

– Что ты, доченька! О чём толкуешь, голубушка. Или я прогневала тебя? За что на старуху осерчала, милушка моя? Я со всем могу управиться! Это я так, решила себя подбодрить немножечко, а то и скучно мне тут одной-то. Сейчас посижу немножко, отдохну, а потом и примусь, – переполошилась старушка, почувствовав, что настроение у ее любимицы переменилось, и её и впрямь из жалости могут отстранить от любых домашних дел. А без дела Акулина Саввишна сидеть не могла. Высказавшись, старушка обиженно замолчала. Однако, её дрожащие от слабости худые руки задвигались уже с большей скоростью.

Наконец, и с бельем тоже было покончено. Велев нянюшке отдать прохудившееся белье в починку девушкам, а, то постельное, что совсем показалось ей изношенным, раздать девушкам, а сама достала из кармана платья заветную бухгалтерскую тетрадочку с карандашом и сделала пометку о покупке на ярмарке еще десяти комплектов постельного белья.