Валерия Карих - Жена фабриканта

– Отстань! Не выдумывай ничего, – уже в полудреме пробормотала Таня, не открывая глаза, – нет у нас в доме никого. И, слава Богу. Наслушалась дворовых девиц, кухарку, начиталась разных книжек. И теперь придумываешь страсть всякую, – сделав усилие, Таня все-таки приоткрыла один свой сонный глаз, – ложись-ка лучше спать, – рассудительно прибавила она. – У нас одни только лягушки и квакают в пруду. Слышишь, как заливаются? – она кивнула в сторону окна и легла удобней. Ее глаза опять закрылись, говорить не было сил.

Сестры молчали, прислушиваясь к затихающим звукам парка. Тихо шелестели мокрыми ветками березы, растущие возле их окна, накрапывал слабый дождик, и шумел легкий теплый ветер. Казалось, погода сама располагает ко сну и шепчет: «Спите. Скорее усните. Баю- бай… Баю- бай….»

Таня почти и заснула…. Но не тут – то было.

– Тань, а Тань, да не спи же! – раздался громкий шёпот. – А если бы ты сама увидала чью-то белую тень на чердаке, да еще в темноте, испугалась бы? – вновь позвала сестру неугомонная Наташа. Она приподнялась на локте и посмотрела на сестру.

– Не знаю. Не боюсь я ничего! И на чердаке у нас нет никого, кроме кошек и мышей. Это все Глафирины глупые выдумки, – Таня сладко зевнула и отвернулась к стене, собираясь спать.

– Вовсе, даже не Глафирины! С чего ты взяла? Погоди спать-то! Давай прямо сейчас возьмем и полезем на чердак! А вдруг, что-нибудь увидим? Заодно, проверим, трусиха ты или нет? – не отставала Наташа от засыпающей сестры.

Сон у Тани под таким решительным и вдохновенным натиском внезапно испарился, словно легкая лунная дымка. Она с интересом повернулась к Наташе:

– Ты и вправду хочешь туда в темноте сейчас вылезти и проверить, боюсь я или нет?

– А то нет? Ты, наверно, притворяешься, что не боишься? А я боюсь, – чистосердечно призналась Наташа и сокрушенно вздохнула.

В темноте наступившей ночи присутствие таинственной силы на собственном чердаке уже не казалось, им таким неправдоподобным.

– Тогда зачем ты туда хочешь вылезти, коли так боишься? – тихонько засмеялась в ответ Таня, глаза ее заблестели от возбуждения, – я не притворяюсь. Мне, правда, не страшно. Только интересно. И знаешь что?

– Что? – быстро отозвалась Наташа.

– А то, что если бы у нас на чердаке что-то и было, то наша Глафира всех таинственных духов, давно бы оттуда веником повыгнала. Она ведь, на чердак, и так, каждый день ходит, берет оттуда что-нибудь для хозяйства. Заодно, проверяет там все.

– Ну, Танечка! Ну, пожалуйста! Давай сейчас потихоньку, пока все спят, вылезем на чердак и все хорошенечко опять там рассмотрим! Днем мы ничего не успели толком разглядеть. Мама уже спит, папы нет. Никто ничего не узнает. Тем более, что ты сама мне только что сказала, что ничего не боишься! Ведь, ты же за мной – как ниточка за иголочкой, Таня! – продолжала уговаривать младшую сестру старшая.

Эта присказка «ниточка за иголочкой» поселилась в семье, когда обе девочки были совсем маленькими. Родители ласково называли так своих дочерей. С раннего детства стоило Наташе куда-нибудь уйти, как Таня, только что начавшая делать свои первые шаги, принималась громко звать ее и плакать, если та сразу не шла на ее зов.

– Ох, Наташа, попадет нам от нашей Маруси. Уж, она-то точно пойдет искать, если заметит.

– Не заметит. Мы с тобой туда проберемся тихонечко, как мышки. Никто нас не заметит, – Наташа умоляюще посмотрела на младшую сестренку. Как будто она сама, вдруг стала младшей, а храбрая и упрямая Таня, которую она уговаривала, превратилась в старшую сестру.

– Ну, ладно, – согласилась Таня и строго, почти как мать, поглядела на старшую сестру:

– Но смотри. Чур, не бояться и не кричать! Давай возьмем еще по одному подсвечнику, чтобы было лучше видно.

Сестры, крадучись, проследовали по темному коридору в сени. И по приставленной к чердаку широкой лестнице, взобрались на чердак. В руке каждой из них было по подсвечнику. Лунный свет, пробивался сквозь маленькое чердачное оконце и слабо освещал окружающую, с раннего детства знакомую сестрам, обстановку.

Хорошо изученный днем, знакомый и родной, давно облюбованный для всяческих тайных затей и игр, чердак показался им обеим в темноте, таинственным и совершенно незнакомым. Дрожащие огоньки свечей причудливо выхватывали для обозрения самые укромные и потайные уголки чердачного помещения, создавая причудливую и таинственную игру теней в углах. Вкусно и приятно пахло разложенным сухим сеном, прошлогодними сушеными яблоками, грушами и вишней, пересохшим пряным деревом, и еще чем-то совершенно неповторимым, но очень характерным для всех деревенских чердаков. Прошлогодние сухие фрукты и ягоды были разложены всюду на полу и на широких скамьях, на холстах, и на специальных деревянных поддонах.

Раздалось оглушительное мяуканье, и под ноги сестрам с воплями и шипеньем бросилась все три их домашние кошки, живущие на чердаке. Оказалось, что в полутьме Наташа имела неосторожность наступить на хвост одной из них, особенно настырной, и теперь она – та, которой отдавили хвост, – с отчаянным и громким мяуканьем вырвалась из-под Наташи.

Потом все три кошки одновременно принялись тереться об их ноги, не давая сделать вперед ни шагу. Внезапно девочкам показалось, что в темноте ночных сумерек, мир вещей и событий совершенно изменили свой привычный характер. Очертания предметов приняли таинственный ужасающий смысл, совсем не такой, каким он виделся им сегодня днем. Все вокруг них стало тревожным и непонятным для глаз. И хотя сердца юных барышень сейчас быстро и испуганно колотились, и было страшно даже просто глядеть в темноту, они все же не дали стрекоча с чердака, а упрямо остановились посредине обступившей их темноты, мужественно огляделись по сторонам.

Возле стены стоят все те же два знакомых и массивных кованных сундука, набитых всяким старым тряпьем. Содержимое этих сундуков уже давно изучено ими до самых мельчайших подробностей. А вот кривой и безногий скрипучий стол, столешница которого покрыта протертым до дыр зеленым сукном. В его облезлой тумбочке уже давно сломаны две полки, и вынуть их у девочек не хватит сил, настолько прочно сидят эти перекошенные полки в своих пазах. На полу находилось великое множество плетеных корзин, разных размеров. Корзины эти предназначаются для сбора и хранения фруктов и всяческой домашней утвари. Савелий сплел их для хозяйства и продажи жителям окрестных деревень. Стоят около стены два больших деревянных ящика, в которых лежит всякий инструмент, рядом – старенькие детские салазки. Прялки, туеса, самовары сложены в углу, там же лежат лоскутные одеяла и разноцветные лоскутные коврики. В углу же притулилась старая механическая пишущая машинка, раздобытая неизвестно где, и совершенно точно, никому не нужная. Аккуратно сложена вдоль стен хозяйственная утварь. Ее подняли снизу с хозяйства и огородов за ненадобностью и редким использованием в хозяйстве.